Только моя

Но потом все закончилось. Он мягко отстранился. В его глазах был туман от сдерживаемого желания. А я начала краснеть… снова. Видя, как он смотрит на меня, вдруг стало так стыдно. Что же я делаю?!

— Тише, малыш. Тише. Не сейчас. Я же не железный, — сказал он все еще хриплым голосом, сделал несколько глубоких вдохов, видимо, чтобы успокоиться. Лег рядом и притянул меня к себе.

Удобно устроилась у него на плече. Пусть эта минутка неправильности будет в моей жизни. Это будет одно из самых приятных воспоминаний. Я дрожала. Вся. Тряслись руки. Видимо, пережитых эмоций за последние сутки для одной маленькой меня было слишком много. Мы лежали молча, думая каждый о своем. Он пытался выровнять дыхание. Тонкие штаны выдавали его желание, которое никуда не делось. Даже думать боялась о том, что сейчас творится в его голове. В моей был бардак. Откровенный, беспросветный бардак. Я сама не заметила, как стала своими дрожащими от всего пережитого пальцами что-то выводить на его футболке. Он вздрагивал, но молчал.

И тут в мою рыжую голову пришла мысль о том, что я даже не поблагодарила его за очередное спасение моей задницы. Это, как минимум, свинство.

— Спасибо… вам, — голос плохо слушался и вышло откровенно жалко.

Но он услышал и почему-то напрягся. Я ту же убрала с него руку. От греха, как говорится, подальше.

— Кейти, мне кажется, что, если уж мы лежим в одной постели, пусть и одетые, можно перейти на «ты», не находишь? — и сказано это было так… С таким ехидством, насмешкой, что ли.

Мне вдруг стало очень обидно. Я тут в благодарностях рассыпаюсь, а он… Смешно ему, блин. Хотела было встать. Угу. Кто бы меня отпустил! Удержал, прижимая к себе крепко, но осторожно. И как у него это получается? Он абсолютно контролирует себя, свои действия, свое тело, эмоции. Не то что я.

— Ну куда ты? Куда ты опять собралась от меня бежать? Ну сказал же, не пущу.

От этих слов стало там тепло и приятно на душе. Может и правда нужна? Может правда нравлюсь? Ведь если бы не нравилась, не валялся бы он со мной сейчас в одной постели. Не целовал бы так. И я почувствовала, как горят мои щеки от воспоминаний о поцелуе. Чтобы скрыть это безобразие, я не придумала ничего лучше, как спрятать свое лицо у него на груди. Сделала глубокий вдох. Его запах тут же ворвался в ноздри, поднимая внутри волну желания. Мне кажется, мое белье уже давно стало влажным. Рядом с ним по-другому просто невозможно. Я честно пытаюсь.

Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Он резко перевернулся. Я даже среагировать не успела, только очередной вдох застрял где-то в груди. Он быстро поцеловал меня в губы и, сверкая своими немного жуткими клыками, нагло заявил:

— Вставай. Я голодный. Ванная там, — махнул в сторону двери в углу спальни и вышел из комнаты.

Еще несколько секунд я просто лежала. Думать получалось плохо. В голове стучали его слова: «Я больше никуда не отпущу тебя, слышишь? Ты теперь моя. Никому не отдам!» Знать бы еще, что это значит и чем мне это грозит.

Ох, если бы я в тот момент могла хотя бы предположить, во что мне все это выльется.

Но я не предполагала и пошла в ванную.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я спустилась вниз и увидела невероятную картину.

Дрейк у плиты. Это просто видеть нужно. Большой, грозный мужик, который ворочает миллиардами и рулит сотнями людей, сейчас в простых светлых домашних штанах, в светлой же футболке и босиком орудует со сковородкой и чем-то там еще (мне отсюда не видно) лучше, наверное, даже меня. Хотя всегда считала, что я неплохо готовлю.

— Садись, скоро будет завтрак.

У него что, глаза на затылке? Жуть! Но я прошла и скромно села за уже знакомую и успевшую полюбиться мне барную стойку. Но тут моя совесть услужливо подсказала, что надо бы помочь. Поздно. Он поставил передо мной симпатичный омлет с разноцветными овощами. Далее на барную стойку встали миска салата, тарелка с сыром и ветчиной, хлеб и две чашки свежесваренного кофе.

— Если нужен сахар, вот, — поставил передо мной красивую, из темного стекла сахарницу. — Я просто не пью кофе с сахаром. Предпочитаю просто черный.

— Спасибо, — скромно улыбнулась, но сахар почему-то класть не стала. И это при том, что я без сладкого жить не могу.

В воздухе повисла неловкая тишина. Он ест, а сам из-под вновь упавшей на глаза челки смотрит на меня. Так захотелось снова ее убрать. Она мешает ему. И мне мешает. Закрывает его невероятные стальные глаза, что не дают мне покоя по ночам. Что в его голове сейчас непонятно. В моей — каша. Это, кажется, мое нормальное состояние последнее время.

Так и доели молча. Он сам убрал все со стола, не позволив даже прикоснуться к посуде. Ну и ладно. Подумаешь!

Пока он ловко орудовал, тыкая на кнопочки на посудомойке, я для себя решила, что все это здорово и замечательно, но нужно собираться домой. Да и Ксюшиной маме позвонить все же нужно. Как-то не до этого пока было. А она же волнуется. Я обещала.