Только не|мы (СИ)

— Если хотите, — воровато шепнула она, — я вам напишу на мэйл…

Елена подмигнула, а я не поняла её жест.

— О Валдисе, — прошипела Елена и тут же заслонила рот пухлой ладошкой. — Я вам напишу, как он отреагировал.

— Он никак не отреагировал…

— Нет-нет, это вы зря! Он не станет при всех смотреть что-то новое. Наверняка ночью стащит куда-нибудь под кровать и будет рассматривать. Он всегда так делает.

— Ночью? — удивилась я. — Он что же, не спит?

— Иногда по трое суток не спит, — вздохнула Елена. — Но вы не огорчайтесь. Я вам напишу. Правда.

Воспитательница снова подмигнула, как бы скрепляя наш шпионский уговор, и укатилась обратно к детям.

А мне пора было отправляться на нелюбимую встречу с Марией. Как бы мне не хотелось избежать данной участи, существовали вещи, над которыми я никак не властвовала.

В детстве это были ранние подъёмы в садик, а позже — в школу. Зимой, как сейчас, мама иногда сажала меня на санки. Поскольку снег в Даугавпилсе — явление редкое, а чаще бывают промозглые дожди, санки с шумом скребли асфальт, но слезать с них я всё равно не желала, потому что снежно-дождливый мир казался мне холодным и враждебным, а на санках я словно плыла в уютной ладье, защищающей меня ото всего.

Через четыре года после смерти папы, мама повторно вышла замуж, за русского офицера. И хотя этот брак не просуществовал долго, он привёл к тому, что я получила российское образование, выучила русский язык и стала русской писательницей. Конечно, в детстве мне было невдомёк, что в Москве зимы куда более лютые, чем в Даугавпилсе, что в России люди куда более суровые, чем в Латвии, что снег и мороз — это не только красиво, но ещё и полезно, потому что в школе могут отменить занятия, и тогда я на законных правах не попаду в эту проклятую свору, где издеваются над моим акцентом и цветом волос. И так же я не знала, что позже, в институте волосам этим будут завидовать русые чернобровые девчонки, будут убивать свои косы гидроперитом, чтобы хоть немного отбелить их, потому что Бритни Спирс ворвалась на телеэкраны ослепительно-белой блондинкой, и всём потребовалось немедленно уподобиться ей.

Впрочем, и этот образец исключительной кукольной красоты имел мало общего со мной. Долгое время я втайне считала себя некрасивой, хотя знаю уже давно и наверняка, что это неправда. Меня несколько раз сравнивали с одной латышской актрисой по имени И́нгрида А́ндриня, а уж она совершенно точно была признанной красавицей. И я с запоздалым чувством облегчения, даже гордости признаю, что между нами действительно есть нечто общее.

«Ты ещё красивей…» — прозвучал эхом знакомый голос в моей голове, и я резко очнулась.

— Илзе, вы что, заснули? — опустив на кончик носа очки, осведомилась Мария.

— Нет, просто задумалась, — автоматически соврала я.

— Вы начали принимать снотворное?

— Да, да, конечно, — поспешно выпрямилась я в кресле напротив Марии, а она одновременно с этим вздохнула.

Это значило, что пора готовиться к чему-то посерьёзнее, чем стандартные расспросы о моём режиме сна.

— Илзе, — сказала Мария, переплетая длинные пальцы рук, словно в молитве, и укладывая на их сплетение твёрдый волевой подбородок, — если позволите, я буду с вами откровенна.

— Для этого мы здесь и находимся.

— Верно, — подтвердила Мария сухо. — И именно поэтому мне трудно признаваться вам, что я бессильна до тех пор, пока вы продолжаете мне лгать.

— Но я не лгу. Я действительно уже неделю принимаю таблетки каждый день, как написано в рецепте — утром и вечером.

— Я сейчас не о таблетках, — отозвалась психотерапевт, и голос её сверкнул сталью. — Илзе, давайте сделаем вид, что я вижу вас впервые, а вы попробуете проговорить свои тревоги заново.

— Нет, это невозможно, — переполошилась я и невольно заёрзала в кресле. — Вы что, хотите сказать, что полтора месяца терапии — коту под хвост?

— Я хочу сказать, нам с вами не хватает доверия. Но я не могу постоянно угадывать, где истина, а где ложь, поскольку в основе наших с вами сеансов лежит осознанный выбор применения психотерапии.

— В таком случае, скажите, где же я была нечестна?

Мария опустила глаза, будто в самом деле полностью утратила ко мне доверие. И вот сейчас она поднимется и скажет, что на этом наш курс иссяк, нам больше не о чем говорить, и я вправе поискать другого специалиста, а она умывает руки.

Однако Мария сказала иное:

— Илзе, мне нужно, ВАМ нужно, произнести это самой. Поверьте, я не упрекаю вас за ложь. Но я хочу помочь.

Я сделала глубокий-глубокий вдох, а затем заставила себя некоторое время не дышать. Мария следила за мной, следила пристально, но безучастно, как коршун, стерегущий момент, чтобы схватить свою жертву за горло. Я молчала и не давала ей шанса снова впиться в меня, снова вынимать душу. Душу я желала оставить при себе, несмотря на то, что по доброй воле приходила к человеку, который эту душу взялся излечить.

— Илзе… Илзе… — позвала меня Мария.

Я подняла к ней глаза, полные неотвратимой печали.