Только никому не говори. Сборник

«Я — Любовь», — сказала она печально… Да, безрадостно. Или плюнуть на все и прямо сейчас забрать ее и уехать? — думал он на другой день, одеваясь. Но мне не будет покоя. Покой… Застегнул плащ, подошел к дверным решеткам — и вдруг захотелось увидеть ее немедленно, хоть на секунду.

Услышав тихое «да», переступил через порог, осознав, что впервые в их комнате — и остановился, ослепленный разноцветным сверкающим хаосом женских нарядов, разбросанных там и сям. Неужели она собирает вещи, чтобы… Люба смутилась и пробормотала:

— Вот… готовлю к зиме, — машинально схватилась за бледно-зеленое платье из бархата.

— Итак, до вечера, Люба, да?

— Да.

— Как назло, профессор… но после шести я обязательно. Ты будешь ждать?

— Да. Мне приснился сон, — сказала Люба как-то значительно, и его отпустила лихорадка следствия, и она успокоилась. Они стояли друг против друга на пороге, и Любовь рассказывала сон:-Я будто бы в раю в саду. Летают райские птицы, и мне так хорошо, будто у самой крылья выросли. Вдруг появляется существо с черным предметом — это уж обрывки из твоих сведений. Раздается голос: райская птица — это красиво. Я куда-то падаю, падаю и просыпаюсь. Ну как?

— Сильно. Прямо находка для психоанализа. Целый набор, который сейчас нас волнует… Как бы разобраться во всем этом наяву.

— Ты литературовед, ты разберешься.

— Не выходи в сад, а?

— Анатоля я не боюсь. До вечера.

До вечера надо успеть не только на свою кафедру, но и повидаться с одним юным свидетелем…

— Генрих, почему «кошмар»?

— А вы больше слушайте этих дур!

— Почему «кошмар»?

Молчание.

— Я верю, что вы виноваты только в предательстве (правда, довольно мерзком). Но не в убийстве. Так почему?

Молчание.

— Вы видели в чулане труп, — сказал Саня почти шепотом; Генрих отшатнулся; и какую-то секунду они с ужасом глядели друг на друга.

— Вы… знаете? — спросил Генрих еще тише.

— Знаю.

— От него? — не дождавшись ответа, юноша воскликнул с силой: — Вы думаете, я покрываю этого бесноватого?

— Не думаю, — откликнулся Саня уже с холодком (рубеж перейден!). — Вам не хотелось быть замешанным в преступлении. Ведь вы провели в чулане не меньше шести часов. Естественно, оставили отпечатки. И так далее. Ну? Как же вы не подали голоса?

— Я не видел — в том-то и дело! Сначала.

— Давайте-ка яснее и подробнее.

— А он вам рассказал?

— Нет.

— Так какого ж вы… черт! Попался как дурак.

— Попались. Уж больно подозрительно вы себя вели. Оба. Все упиралось в этот чулан, все и вся словно сходились в нем… Понимаете, — заговорил Саня рассудительно, давая время свидетелю опомниться и освоиться, — больше тело спрятать было негде. За те пять минут, что я отсутствовал. И он был открыт — вот что сразу задело мое внимание. Тогда как кабинет и комната Донцовых заперты, а в любом другом месте убитая сразу обнаружилась бы.

— Тогда почему он не перетащил ее к себе в комнату? Оптимальный вариант.

— Вы попали в самую точку. Выходит, он ее не перетаскивал.

— Кто ж тогда? Ведь Анатоль убийца.

— Выходит, нет.

— Он, — заявил Генрих уверенно.

— Хорошо. Рассказывайте.

— Я стоял в темноте у двери. Щелкнул замок. Положение глупейшее. Жду. Жду. Ощущение, будто я в черной бездне, выражаясь красиво. Решил осмотреться и достал зажигалку: обыкновенный чулан. Ну, задремал за ширмой.

— Почему вы ничего не предприняли? Вы не производите впечатление слабака.

— Что я мог предпринять, по-вашему?

— Да хоть в дверь колотить!

— Не мог.

— А! Предательство жжет. Тоже мне… Печорин. Ладно, дальше.

— Очнулся от света, заглянул в дырку: Анатоль стоял на коленях, в руке куколка. Он глядел на нее и говорил: «Теперь ты успокоишься, наконец».

— На куколку?

— На мертвую!

— Господи, помилуй, — не выдержал Саня, хотя ведь представлялось, предчувствовалось… — Где она была?

— На полу, почти под нижней полкой.

— Вы ее узнали?

— Кто б ее смог узнать! Жуткое лицо.

— Анатоль узнал.

— Ну, он-то… Еще бы! Я потом, уже после ваших вопросов сообразил.

— Как же вы не заметили раньше, при свете зажигалки?

— Вы думаете, она уже была там?

— Тут и думать нечего. Из комнаты тети Май она исчезла около четырех. И Анатоль не мог разгуливать по дому с трупом. Слишком много народу.

— Не заметил. Помню что-то, покрытое пестрой материей, на полу.

— Тетя Май говорила о пропаже занавески. Очень интересно.

— Очевидно, он откинул материю с лица. Он-то знал, что делает.

— Вы так уверены?

— А вы бы поглядели на его реакцию: он был умиротворен вот точное слово. «Успокоил», по его словам. «Упокоил», то есть.

— И вы убежали?

— Я не трус, — сказал Генрих медленно, лицо, тонкое выразительное, потемнело. — Но и не сверхчеловек. А сцена эта была… нечеловеческая.

В возникшей паузе Саня так явственно увидел то лицо, вновь ощутил тот ужас.

— Являетесь вы, — продолжал юноша, — и усиливаете это впечатление. Заявив, что женщина исчезла год назад. Веселенькое рандеву с трупом в чулане.

— Но вы, Генрих!

— А почему я должен был вам исповедоваться?.. Нет, это мое собственное переживание, потрясающее. Я никому его не отдам.

— Вы были обязаны отдать. Все свои переживания, все впечатления, связанные с убийством… Чтоб мы не опоздали, черт возьми!