Только никому не говори. Сборник

— Сам объявился. Там другая история, к нашей не имеет отношения. Вообще милиция досконально проработала множество версий. Я о них не упоминаю — все пустые. Так вот, когда мы вернулись, Анюта с Борисом ждали на крыльце. Она подбежала к нам, но Люба вдруг закричала и стала падать. Я подхватил ее на руки, Павел разжал ей зубы и заставил принять таблетку, у него всегда были при себе для нее… Потом он дал еще какое-то лекарство — наверное, самое сильное… наверное, он сделал все, что мог, но она не приходила в сознание и пульс прерывался. Мы вдвоем повезли ее в Москву в его больницу, надеялись, что успеем, я гнал как сумасшедший, но по дороге Люба умерла. Пятница и суббота прошли в каком-то чаду. Хоть Павел и был против, ей делали вскрытие: инфаркт, сердце не выдержало. Хоронили в воскресенье. Все было невыносимо своей внезапностью и каким-то ужасом, тайной. Я вполне очнулся только на поминках, поздно вечером, когда уже все разошлись и нас осталось четверо: Павел, Анюта, Борис и я.

— Как себя вел Павел Матвеевич?

— Павел — человек редкого мужества и самообладания, тут Анюта в него, они и вообще очень похожи. Он ни разу не сорвался — всё в себе. Но я-то его знал много лет и понимал, что он на пределе. Вообще эта семья… они любили друг друга до самозабвения. Обязательно имейте это в виду. Счастливые люди и заплатили за свое счастье полной мерой.

— Вы говорите, ваш друг был на пределе. Но вы не заметили каких-то странностей, которые уже переходили нормальный предел?

— Не замечал, покуда не ушел Борис.

— Борис ушел с поминок?

— Да. Он вдруг поднялся и молча вышел в прихожую. Павел — за ним. Они поговорили минуты две-три…

— О чем?

— К сожалению, я не подслушивал. Впоследствии выяснилось: Борис сказал, что у него болит голова и он уезжает к себе. Они с Анютой жили отдельно, на его квартире.

— Что за непонятная жестокость! Или он по натуре хам?

— Типичный технарь… знаете, с привкусом железа. Суховат, черствоват, прагматик. Рос в детдоме. Но вполне воспитан и в обществе приемлем. Во всяком случае, к Павлу был по-своему привязан.

— А к жене?

— Анюта не жаловалась, хотя мы с ней были очень дружны. Не тот характер. Но — прожили всего два года, так что…

А как она отнеслась к его уходу с поминок?

— Она была несколько не в себе, наглоталась снотворного. Не спала, а жила словно в полусне. Его ухода она, по-моему, не осознала.

— Какую же перемену вы заметили в Павле Матвеевиче после его разговора с Борисом?

Он вошел такой бледный, просто белый, глаза отсутствующие. Постоял перед столом, сел, нас не видит, где-то далеко. Вдруг поднялся и заявил, что пойдет пройдется. Я, конечно, стал навязываться в компанию, но он сказал очень резко: «Если ты пойдешь за мной между нами все кончено. Вы оба должны меня дождаться». Я остался. Было десять часов вечера. Анюта сидела на диване с широко раскрытыми пустыми глазами, я ходил взад-вперед по комнате. Наконец к пяти она пришла в себя, и мы поехали искать Павла.

— Куда?

— Сначала на кладбище, оно в получасе езды от их дома. Могилы на рассвете — какой-то невыносимый абсурд. Потом в Отраду. Он был там, но это был уже не мой Павел. Двери и окна распахнуты настежь. Мы зажгли на кухне свет — люк погреба оказался поднят, на лавке сидел мой друг, рядом догоревшая дотла свечка. Я его окликнул сверху, он поднял голову и сказал: «Была полная тьма. Полевые лилии пахнут, их закопали. Только никому не говори». Вы, наверное, все это уже слышали? Полгода он провел в лечебнице, но безрезультатно. Потом Анюта забрала его, теперь он на ее руках.

— Дмитрий Алексеевич, вы находите какой-нибудь смысл в его словах?

— Я долго думал над этим. Я бы объяснил их так. «Полная тьма» была в погребе. Лилии — не полевые, конечно, а садовые — мы с ним купили на Центральном рынке, целую охапку, они лежали на могиле его жены. «Лилии пахнут» — у белых лилий пронзительный горьковатый аромат. Почему их закопали, почему нельзя об этом говорить… не знаю, не могу понять. Между фразами отсутствуют связки, может быть, что-то важное скрывается у него в подсознании, а на поверхность всплывают вот эти обрывки.

— А как вы думаете, почему он сидел именно в погребе?

— По приезде из Внукова он прежде всего хотел поговорить с Анютой, но та металась в роще. И Павел принялся осматривать дом. Это он первый установил, что вся обувь, которую привезли на дачу, оставалась на месте, то есть Маруся могла исчезнуть только босая. Больше ничего интересного в комнатах не обнаружилось. Светелку мы осмотрели с порога, чтоб ничего там не трогать. Потом Павел спустился в погреб и зажег свечку. Я смотрел сверху, но ничего необычного и там не было. Тут Люба крикнула из сада: «Паша, скорей сюда! Скорей!!» Мы бросились к участковому. Возможно, последним впечатлением от дома застрял у него в памяти, уже затронутой безумием, именно погреб и ощущение, что он его не осмотрел до конца.

— Милиция, разумеется, погреб осматривала?