Может быть, Ганс, вас удивят мои слова. Нам обоим прекрасно известно, что историю делали разные люди. И не все из них были героями. Я знаю, что вы никогда не сомневались в победе своего дела. Но те, кто пал духом, кто умер без веры в сердце, считая себя преданным, обманутым?.. Разве мы можем забыть сожженных в крематориях, отравленных циклоном, умерших от лучевой болезни или КИпсихоза? Я знаю, многие из этих слов вам незнакомы. Не удивляйтесь - мир узнал о них уже после вашей смерти. Скажите, неужели каждый из миллионов безвестных героев не заслуживает того, чтобы хоть ненадолго, пускай даже на час, увидеть будущее, ради которого он отдал свою жизнь, и узнать, что умер не напрасно? Разве не будет это наивысшей мерой благодарности, какой могут воздать потомки тем, кому они обязаны не только своим счастьем, но и самим существованием? Вот поэтому мы, люди двадцать пятого века, решились в конце концов на подобный эксперимент.
Поймите меня, Ганс, нас отделяют друг от друга более чем пятьсот лет. Там, в двадцатом веке, вы уже давно умерли, похоронены, и даже праха вашего се теперь не найти. Вы живете только тут, в нашем времени, и время это для вас истекает. Только на один час мы вырвали вас из прошлого. Но сделать что-либо еще мы бессильны. То, что было, не изменится уже никогда. М ы н е в л а с т н ы и з м е н и т ь в а ш е б у д у щ е е!
- Да, мы тоже знаем это, - задумчиво произнес Ганс. Его лицо, поднятое к небу, застыло - "Никто не даст нам избавленья - ни бог, ни царь и ни герой..."
- "Добьемся мы освобожденья своею собственной рукой", - медленно продолжил профессор, чувствуя, как растет в нем гордость за своего мужественного предка.
Какие-то мгновения Ганс смотрел на быстро мелькающие под ними огни.
- Но ведь каждый, кто побывает здесь, вернется назад иным человеком, полувопросительно сказал Ганс.
- Поэтому у нас есть только одна возможность - открыть ему будущее лишь перед самой смертью, когда он не в силах уже ничего изменить.
- Но почему меня нельзя оставить здесь? Кому в прошлом нужен безымянный мертвец?
Профессор покачал головой.
- Через сорок минут там, в двадцатом веке, в подвал войдет гестаповец Мюллер, чтобы напялить на вас немецкий мундир и повесить вместо непойманного дезертира. Не найдя тела, он поднимет тревогу. Будут схвачены работающие в тюрьме русские и среди них агент подпольщиков, готовящих налет на гестапо. Налет сорвется, а всех арестованных расстреляют перед приходом советских войск. Это будет первым следствием вашего невозвращения. Но цепочка потянется дальше. Один из пленников после войны должен стать физиком-ядерщиком и сделать крупнейшее открытие. Но оно сделано не будет - вернее, его раньше сделают в Америке, которая в результате получит мощное оружие. Обладание этим оружием толкнет ее правителей на развязывание мировой термоядерной войны...
Я привел, как пример, судьбу только одного человека, которого спасет ваше возвращение. Если проследить за любым другим, результат будет не менее поразителен. Но дело не только в этом. Лишив будущее даже горсточки вашего пепла, мы изменим его, и последствия могут оказаться самыми катастрофическими.
- Мне кажется, - сказал вдруг Ганс, и профессор удивился, услышав в его голосе иронические ноты, - вы не столько успокаиваете меня, сколько самого себя... Я понял, профессор: чему быть, того не миновать. Вам не надо оправдываться...
Свет почувствовал, как густая краска стыда заливает его лицо. Как он мог подумать такое об этих железных, несгибаемых людях!...
- Вы... вы молодец, Ганс! - воскликнул он. - Честное слово, я чувствую себя мальчишкой рядом с вами! Теперь я вижу, что мы недооценивали своих предков...
Ганс перебил его:
- Но скажите, почему мне отпущен только один час? Судя по времени, я пролежал в подвале довольно долго.
- Вы забыли Мюллера и Кранца. Четыре часа из пяти понадобилось нашим медикам, чтобы ликвидировать следы допроса.
Ганс поглядел на свои руки в перчатках.
- Да, ногти мы отрастить не успели, - сказал Свет, перехватив его взгляд. - Кстати, могу сообщить, что Кранц застрелился в ту же ночь. Мюллер был повешен через полгода.
Резко скользнув вниз, диск мягко опустился среди зданий.
- У нас есть еще четверть часа, - сказал Свет. - Пройдемте немного по улицам. Я расскажу вам о вашем сыне. Вы расстались с ним, когда ему было три года...
* * *
- Ну, вот и все, - грустно сказал Свет. - Час истекает, настала пора расставаться. Прощайте, мой дорогой друг!
- Прощайте все, - сказал Ганс окружившим его людям. - Вы подарили мне только один час своего прекрасного мира, и я бесконечно благодарен вам за это. Я верю, если бы вы могли, вы подарили б мне годы. Значит, иначе нельзя. Но и этот час сделал меня счастливым. Я знаю теперь, что не напрасно жил. Благодарю вас!