Только одна пуля

— Ничего подобного, по-прежнему продолжаю утверждать: жизни здесь нет. Итак, записываю: продолговатый цилиндр серого цвета с закруглением на конце, вес девять граммов, калибр восемь миллиметров. На закругленной поверхности бурые пятна, напоминающие сгустившуюся кровь.

— В таком случае все ясно. Ты понял, Дан?

— Ясно одно: предмет искусственного происхождения. И он прилетел из космоса. Дай мне герметическую колбу, мы не должны нарушать его стерильности. Через два часа будет сеанс материальной связи, отправим находку на анализ.

— Интереснейшая находка. Ради ее одной стоило лететь в этот рейс. На самой дальней орбите встретить погибшего земляка.

— Не понимаю тебя.

— Ты еще не догадался, что лежит у тебя в колбе? Это же пуля, Дан. И на ней кровь твоего собрата. Кто знает, может, это и есть черная визендорфская пуля, тогда это будет находка века.

— Не спеши с преждевременными выводами. Сначала пошлем на анализ, и нам ответят. Если пуля действительно летела через космос, то генетическая стерильность клеток не нарушилась. А может, это совсем не то, что ты думаешь. Космос велик и обилен.

— Уверяю тебя, что это черная визендорфская пуля. И у меня есть тому доказательство.

— Хотел бы я знать — какое?

— Посмотри на эту прекрасную, благодатную планету, Дан, и подумай еще раз: почему же все-таки она лишена жизни?..

36

— Извещение о его гибели шло семнадцать дней, в такой дали от дома он погиб, — продолжала Маргарита Александровна, похоже, она не слышала восклицания Сухарева, а может, его и не было, так как оно прозвучало мысленно. Зато сам Сухарев слушал Маргариту Александровну, прильнув к ее словам.

— Трагический удар обрушился на эту семью, — заключила Маргарита Александровна. — Одна я осталась от всех Коркиных, да и то под чужой фамилией.

— Лето — ее последнее слово, — молвил Сухарев, уловив в рассказе горестную точку. — Вам не удалось расшифровать?

— Я не искала смысла, — отозвалась она.

Он с жаром перебил:

— Вы же сами сказали: главное слово стоит в конце. Когда Володя родился?

— Неужели? Постойте, постойте, пятого июля! Он родился летом, ее первенец. И этим словом она… Как же я не могла сопоставить? У меня всегда так, я занята своим горем. Не перебивайте, — она подняла руку, предостерегая его от лишних слов, — я знаю лучше. Это второй мой грех, я мало к ней ходила, а ведь она совсем одна… То, что я просидела у ее смертного изголовья, ничего не значит, это было нужно мне самой. А после похорон выяснилось, что она завещала мне свою сберкнижку, там было четыреста рублей. Я долго не решалась трогать эти деньги, потом накупила книг. Но вы совсем не пьете, не едите… Как я испугалась, когда вы вошли.

— А я подумал, вы броня…

— Что вы, я скорлупа, и та искрошенная жизнью. Но что же я все о себе? Дела давно минувших дней. Давайте к вам перейдем?

— Представить личный листок по учету кадров? — Сухарев натянуто улыбнулся, делая вид, будто лезет в карман пиджака.

— О да, и еще автобиографию в трех экземплярах. Просто побеседуем, и все само раскроется непроизвольно. Если бы вы не пришли ко мне и я встретила вас на улице, то приняла бы вас за дипломата. Однако не думаю, что вы дипломат.

— Отчего же, — обидчиво возразил Иван Данилович, — жизнь научила быть дипломатом.

— Вы в гостях и, пожалуйста, не перебивайте, я сама должна определить ваш профиль. И анфас.

— Прикажете повернуться?

— Так я и думала: вы слишком прямолинейны. Шагаете к цели, не считаясь с затратами.

— Увольте. Если вы не запишете в мой актив расчетливость, портрет получится смазанным.

— Любите наговаривать на себя? Так и запишем…

Сухарев любовался игрой ее ожившего лица, чувствуя необузданную волну, подкатывающуюся к горлу. Уж не влюбляется ли он в нее сызнова с прежней мгновенностью? Почему бы и нет, беспечально отмахнулся он, продолжая любоваться. Вместе с ее лицом ожило все в комнате. Подоспевшее солнце боковым светом пробилось сквозь окно и заиграло на стене. Легко ему сделалось, давно он не испытывал подобной легкости. Надо беречь ее, подумал он, она столько пережила.

— Все же мне не обойтись без анкетных возгласов, — продолжала она. — У вас двое: мальчик и девочка?

— Одна. И даже не девочка, а уже невеста. Кончает десятый класс. Маринка. Мы с ней дружно живем…

— Марина Ивановна, это прекрасно. Но живете не в Москве? Отчего же?

— Обстоятельства так сложились, осел в Академгородке, теперь уже грех сниматься. Обо мне мы еще успеем, — он явно не договаривал что-то, и Маргарита Александровна тотчас почувствовала это. — У вас не сохранился тот альбом? — спросил он с нетерпением.

Маргарита Александровна задумчиво сдавила палец губами, пробежала взглядом по комнате:

— Сейчас соображу. Где бы могло быть?.. Верно, в тех ящиках…