Только остров

Ни отцовской, ни его собственной предприимчивости не хватило даже подвести вовремя магистральный газ, да что говорить, если по сей день они летом живут с Верочкой с удобствами на улице. Но зато, зато у них выжил сад, впрочем, не плодоносивший; лишь последним летом две пожилые сливы вдруг бурно разродились, засыпали желтыми плодами все дорожки и всю траву перед домом, да старый конский каштан, начиная с июля, бомбардировал жесткими зелеными плодами жестяную крышу веранды. В саду поселились стайка соек и беличья семья; жили ежи, а на крыльцо приходила столоваться соседская кошка.

С этими сойками вышло забавно. Сколько себя помнил Миша, никаких соек здесь в помине не было, но Верочка как-то привезла из Москвы книжку какого-то новомодного японца, Миша в островной литературе остановился на Мисиме, все читают. Книжка звалась претенциозно – Хроники Заводной птицы. После прочтения Верочкой этого сочинения в саду и появились сойки. И принялись кричать скрипучими механическими голосами. Они были рыжие, с хохолками, с плоскими темно-синими хвостами, с голубой полосой на боках. И Миша лишний раз убедился, что не только написанное определяет жизнь, но и прочитанное.

Миша терпеть не мог далеко уезжать от дома: на этом самом Крите он просто извелся, Верочка боялась – не заболел ли. Дело в том, что Миша совсем не умел не работать. А для его работы нужны были книги, хоть небольшая, но библиотека. Верочка же настаивала на отдыхе, что для Миши было равносильно пытке. Помнится, в Грецию Верочка взяла для него из Москвы «Волхва» какого-то англичанина, все читают. И уж на что Миша был человеком кабинетным, но, когда он дошел до места, где герой подцепил сифак, забросил книженцию: переводчик не живал на подмосковных дачах, потому что кто ж из старожилов Поваровки не знает, что бывает трипак, а бывает сифон – запишите телефон, некачественный перевод. И Миша еще больше затосковал, как Одиссей на острове у Калипсо, глядел с отвращением на жуковское винопенное – наверняка переводил с немецкого – море и неопрятные, загаженные туристами античные руины… И Верочка смирилась, лето теперь они всегда проводили на даче, куда свои книги Миша таскал рюкзаками.

С годами они с Верочкой стали мало говорить друг с другом, понимали без слов, и давно прошли те ночи, когда до утра болтали взахлеб, много смеялись и подчас даже тихонько пели. Сидя на кровати и прислонившись спинами к стене. Пели, разумеется, Окуджаву, которого так любила Верочка и который Мишу оставлял равнодушным. Разве что это, из раннего: «а нам плевать, а мы вразвалочку, покинув раздевалочку…» или «за что ж вы Ваньку-то Морозова, который кидал в Пекине сотни, циркачке чтобы угодить», для Миши все это была такая же экзотика, как какое-нибудь гумилевское если будете в Брабанте…

Мише было очень даже понятно сказочное «жили долго и счастливо и умерли в один день». А нынче тем более стало внятно. И не в том дело, что долго и счастливо, а именно что в один день. Потому что для оставшегося, припозднившегося, потеря другого будет неизбывным мучительным повседневным горем.

С долгим временем, прожитым вместе, Миша, вполне в соответствии со сведенборговским Учением о Соответствиях, умудрился разглядеть в Верочке все планеты, включая их собственную, горы, моря, минералы, деревья, травы, цветы, животных, рептилий, птиц, рыб, червей и насекомых, машины и самолеты, города, дома, запахи и звуки. Короче говоря, все знаки, которые суть зашифрованные образы иного мира – Нового Иерусалима, куда и ведет последних рыцарей духа их вседневный Крестовый поход.

Когда Миша читал в больнице прихваченного из дома Толстого, ему не требовался аутентичный текст Евангелий: Иоанна он знал почти наизусть и фрагментами – Луку и Матфея. Марка не любил, а потому и помнил неважно.

Эта работа уже старого Толстого, на вкус Миши Мозеля, вообще говоря, была ненужной уже по поставленной задаче и оставляла странное впечатление – начетничества. Во-первых, сама идея сличения Евангелий представлялась Мише лишней, ибо уже была выполнена, и любой читатель может найти в Синодальном издании указанные к каждому стиху параллельные места. Вовсе ложной кажется идея слияния четырех текстов разных авторов – в один. И уж подавно отдает гордыней попытка перевести канонический церковный текст русского Писания не на русский, даже обиходный, но на язык толстовский.