Только позови

За три дня до разговора со Стрейнджем в гарнизоне у Джека Александера в «Клэридже» шла игра по-крупному. Уинч снял двенадцать тысяч долларов. Играл он, как с цепи сорвался. Он не прикупал, когда надо было прикупать, и сбрасывал при малой комбинации. Игра проходила с руки. Карта просто перла. Он назначал дикие ставки, и их принимали, думая, что он блефует: никто не мог поверить, чтобы так везло, все время в лист. Партнеры по очереди повыскакивали из игры, одни — не желая рисковать, другие — проигравшись в пух и прах. К двум часам ночи охотников больше не оставалось. Игра прекратилась — случай у Джека Александера небывалый. Он сцепился с Уинчем, когда еще сдавали.

— Кто же так играет, обалдуй ты несчастный? — кипятился он при всем честном народе, хотя сам карт в руки не брал. Его, осторожного во всем, коробили Уинчевы выходки. — Чего же ты их отпугиваешь? И сам меньше снимаешь, и клиентов мне отобьешь.

— Плевать я на все хотел! — рычал Уинч, скалясь с веселой злостью и щуря зеленые глаза. — На хрена мне деньги!

Александер, конечно, был прав. Когда народ уже расходился, между ними опять вспыхнул спор. Уинч не захотел брать выигранные деньги. Из-за этого и разгорелось у них.

— Оставь их у себя, пустишь в дело, — бросил он.

— Вот что, — твердо заявил Александер. — Если не хочешь держать такую сумму при себе, я готов взять часть… да и все могу… и запру в сейфе. Через пару дней заберешь. Не желаю я отвечать за твои деньги.

Уинч на всякий случай заглянул в спальню. Они были уже одни в двухкомнатном номере Александера.

— А я хочу, чтобы ты держал их у себя, — возразил он. — Как подвернется хорошее дельце, вложи их за меня. Мне они все равно ни к чему.

— Так дела не делаются. Что я тебе, маклак?

— А кто же? — щерился Уинч.

Александер покачал тяжелой головой.

— Нет, брат, ошибаешься. Вдобавок сейчас, насколько мне известно, ничего путного не предвидится. Забирай свои деньги, клади их в банк. Лучше в отдельный сейф. Как что объявится, я тебе свистну, и ты их снимешь. Так оно будет вернее. Сумма что надо.

Что верно, то верно. Денег был целый ворох, хотя Александер поменял как можно больше мелких бумажек на крупные. Уинч сложил их в толстую пачку, перетянул резинкой и бросил на игральное сукно, освещенное яркой лампочкой под зеленым колпаком.

— Вот таким путем. Бери! Мне они не нужны, — сказал он и пошел было к двери, но обернулся. — Впрочем, если уж очень хочешь, можешь дать мне расписку.

Александер чертыхнулся и, нацарапав на блокноте расписку, оторвал листок.

— Держи! Так и быть, пусть лежат у меня. Но без твоего согласия я их никуда вкладывать не буду. Если что подвернется, я тебе звякну. А решать сам будешь. Только на таком условии.

— Прекрасно, условие принято. — Уинч взял расписку. У двери он обернулся и подмигнул.

Массивное неподвижное черепашье рыло смотрело на него безо всякого выражения.

— Удружил мне старик Хоггенбек, ничего не скажешь. Ты у меня во где сидишь, — резанул Александер рукой поперек горла. — Ума не приложу, чего ты бесишься? Ну а теперь проваливай к чертям собачьим и не приходи, пока не научишься играть по-человечески.

Уинч негромко хохотнул. Выйдя на улицу, он вытащил расписку и чиркнул спичкой. Он держал листок в пальцах до тех пор, пока он не сгорел до конца, и пустил пепел по ночному ветерку. Зачем ему расписка от Александера? Тот знает, что она у него, значит, все в порядке. Даже если бы Александер узнал, что Уинч уничтожил расписку, он вряд ли смошенничал бы. А вдруг бы смошенничал? Любопытно…

Дурость первостатейная, что и говорить, но не такая, какую учудил Стрейндж со своими семью тысячами. Он не спустит двенадцать тысяч на вечеринки для оравы остолопов, которые все равно ничего в этих делах не смыслят.

Уинч посмотрел на часы: было три утра — и зашагал по Мейн-стрит. Город продувал легкий весенний ветерок, деревья покрывались молодой зеленью. По сравнению с вечерними часами улица была пустынна, хотя и здесь, и дальше, на — Юнион-стрит, спускавшейся под прямым углом к Мейн-стрит, нет-нет да и попадались военные — кто, с женщиной, кто один. Последние недели их прибывало в город все больше и больше. Хорошо бы посидеть часок в каком-нибудь ресторанчике или кафетерии, прежде чем идти к себе. Там сейчас Кэрол, в четыре утра она встанет, чтобы бежать домой. Он частенько теперь куда-нибудь уходил, чтобы поменьше спать при ней. Это было тяжело, он уставал, но ему не хотелось, чтобы она слышала, как он разговаривает во сне, и расталкивала его.

К сожалению, ночных заведений в центре почти не было, все они были разбросаны по бедным окраинным кварталам. Там хозяйничали негры, жарили баранину на вертеле, которая ему уже в глотку не лезла, подавали пиво, а на заднем дворе под сенью развесистых вязов при особом желании можно было раздобыть и бутылочку-другую виски.

Уинча не тянуло в забегаловки такого сорта, а Кэрол и подавно не любила их. Выйдя из «Пибоди», он решил идти прямо к себе на квартиру. Десять кварталов от гостиницы. Ничего с ним не случится, если прогуляется не спеша, к тому времени и Кэрол встанет.