Только позови

Удивительное это было место! В первый раз почти за полтора года — если не считать трехдневной побывки в Импириаме, когда он, можно сказать, не успел даже форму снять, — Лэндерс попал в тихую домашнюю обстановку, где ничто не напоминало ни об армии, ни о войне. Посетителей в ресторанчике обслуживали три матроны — белые южанки, очевидно вдовы. Помогал им почтенный старый негр, который тоже подавал блюда, но в основном следил за порядком. За столиками с накрахмаленными скатертями чинно восседали парочки и небольшие компании, причем одни белые, наслаждаясь изысканной южной кухней и негромкой беседой. На каждом столике стоял пакет с бутылкой виски, к еде подавали также вино, но именно к еде, а не для того, чтобы клиент надрался. Военных было совсем мало, и тут они тоже выглядели по-домашнему. На всем лежал отпечаток уюта, достатка и благочинности.

Лэндерс не был в таком месте с университетских времен. Именно так он представлял себе дом и семейный круг, хотя и приходил в отчаяние от своих собственных родителей. Однако девчонку здесь не уломаешь. И не поговоришь по душам о том, что произошло с ним тогда, на холме в Нью-Джорджии. Ни с кем тут об этом не поговоришь. Он и сам-то едва находил слова, когда думал об этом. В таком месте разве тебя поймут? Там и тут — это два совершенно разных мира. Их не сблизишь никакими силами и не перекинешь через пропасть мостик взаимопонимания. Неожиданно он почувствовал, как бесит его это показное благополучие, эти белоснежные скатерти и намалеванные старухи, которые любовно готовят изысканные блюда для гурманов. Что он тут делает? Он же предает Уинча, и Стрейнджа, и Прелла, и всех остальных. Лэндерсу хотелось выговориться, но слова застревали у него в горле.

Говорила больше Кэрол, говорила о себе. О своих надеждах и разочарованиях. Она занимается в актерской мастерской на Западной территории, после зимних каникул снова поедет туда, чтобы закончить последний семестр. Ей пришлось немного пропустить: брат в армии, надо кому-то быть дома. Она еще не знает, хватит ли у нее решимости одной поехать в Нью-Йорк и начать самостоятельную жизнь — ей так хочется в Нью-Йорк. И с родителями нелады: предки хотят, чтобы она осталась в Люксоре и вышла замуж за какого-нибудь приличного молодого человека «с перспективой». Ну, за адвоката или за подающего надежды врача — неважно. Они, конечно, помогут ей материально, если она поедет в Нью-Йорк, но сумеет ли она там пробиться? Продюсеры так и норовят затащить молодую девушку к себе в постель.

Лэндерс слушал невнимательно, кивал, беспокойно ерзал на стуле. У Кэрол был прелестный мягкий рот, немного неправильный и оттого еще более очаровательный, и когда она смотрела на тебя, трогательно стараясь не косить, то казалась такой милой и беззащитной, что хотелось прижать ее к себе, и гладить, и шептать всякие нежности. Лэндерс не мог усидеть на месте. Понятно, почему мужиков в госпитале тянуло к ней. И в то же время сама Кэрол, ее интересы и взгляды только усиливали у Лэндерса чувство вины перед товарищами.

— И как вы, бедняги, выдерживаете? — сочувственно сказала Кэрол, когда речь зашла о госпитале. — Многим ведь снова на фронт.

— А что еще нам остается? — хмуро возразил Лэндерс. — Поэтому и выдерживаем. — Ему еще больше захотелось быть со своими, чтобы вместе надраться и подцепить дешевок.

После ужина они пошли пешком. Лэндерсу прежде не приходилось заглядывать в эту часть города. Войны здесь словно и не бывало. По обе стороны улицы за высокими старыми деревьями тянулись большие старые дома. Не то чтобы богатые, но зажиточные. Очень даже зажиточные. Потом они зашли в один из них, дом ее родителей, и скоро уже лежали на диване в гостиной. Богатой гостиной. Все было точно так же, как десятки раз в университетскую пору, когда он приходил к девушкам домой в Блумингтоне или у себя в Импириаме. Кэрол включила проигрыватель — она просто обожает Рэя Эберли. Пластинка заиграла «В сквере запел соловей», она сняла очки — она редко их надевала, и ее фиалковые глядевшие в разные стороны глаза затуманились слезами. Они лежали, обнявшись, на диване и целовались взасос.

— Послушай, а родители? — встревожился Лэндерс.

— Не смеши, — грустно улыбнувшись, сказала Кэрол. — Они наклюкались и спят без просыпу.

Пластинка в проигрывателе кончилась, в нем щелкнуло, и он отключился, но Кэрол не встала. Однако всякий раз, когда он старался добраться до груди или по шелковому чулку запускал руку под юбку, она принималась отбиваться, что есть силы.

После двухчасовой возни, измочаленный и неудовлетворенный, Лэндерс кое-как поднялся с дивана и, отдуваясь, посмотрел на часы. Пора возвращаться в госпиталь. Кэрол тоже поднялась и, чуть скосив глаз, удивленно смотрела на него, но удерживать не стала. Отворив входную дверь, она задумчиво сказала: «Не очень-то ты настойчивый». Лэндерс уже спустился с крыльца и дошел до середины дорожки и только тогда понял, что она имела в виду. Он обернулся, хотел вернуться, но увидел, как в передней погас свет.