Только представьте…

— Дело не в гордости. Просто не сообразила. Странно, правда? Так была ошеломлена, когда он сказал, что бросает меня… и обо всем позабыла.

Вероника медленно подошла к окну, откинула занавеску и выглянула наружу.

— Боюсь, вы не слишком спешите стать женщиной. Вам это слишком тяжело дается. Впрочем, вероятно, как любой из нас. Мужчинам легче становиться взрослыми — может, потому, что правила проще. Они проявляют чудеса храбрости на поле боя или доказывают, что достигли зрелости, зарабатывая на жизнь физическим или умственным трудом. Женщинам куда сложнее. У нас нет таких определенных законов. Когда мы превращаемся в женщин? Когда первый раз ложимся в постель с мужчиной? Если это так, почему об этом говорят как о потере девственности? Означает ли слово «потеря», что раньше нам было лучше и спокойнее? Мне ненавистна мысль о том, что мы становимся женщинами только после чисто физического акта, зависящего от мужчины! Нет, думаю, что зрелость для нас наступает в тот момент, когда мы начинаем осознавать, что именно играет самую важную роль в нашей жизни. Когда учимся брать и отдавать с открытым любящим сердцем.

Каждое слово Вероники ложилось на душу Кит.

— Дорогая, — мягко заметила та, подходя к постели и поднимая плащ, — вам в самом деле пора переступить порог, за которым начинается истинная женственность. Некоторые вещи в нашем существовании временны, другие — вечны. Вы никогда не найдете покоя, пока не отделите зерна от плевел.

С этими словами она исчезла — так же быстро, как появилась. Исчезла, дав Кит пищу для размышлений. Услышав скрип колес по гравию, Кит схватила жакет от амазонки, накинула его поверх измятого платья, выскользнула из дома и направилась к старой невольничьей церкви.

Внутри было сыро и холодно. Пахло плесенью. Кит осторожно пробиралась в полумраке к рядам грубо сколоченных деревянных скамеек. Нащупав край одной, она присела. И глубоко задумалась над тем, что сказала Вероника.

В углу скреблась мышь. В окно стучала голая ветка.

Кит вспомнила боль, застывшую на лице Кейна в час прощания, и в этот миг сердце ее учащенно забилось.

Не важно, как яростно она старалась отрицать это, как отчаянно боролась, сколько наделала бед… Любовь к Кейну больше невозможно скрывать. Эта любовь была записана в Книге Судеб задолго до той июньской ночи, когда он за штаны стащил ее с ограды. Вся ее жизнь, с самого рождения, предназначалась ему, точно так же как он предназначался ей. Все его существо тянулось к ней. Как она могла не видеть этого? Он — вторая ее половинка.

Она влюбилась в него, несмотря на все ссоры и скандалы, ее упрямство и его высокомерие, влюбилась в те поразительные моменты, когда оба знали, что смотрят на мир одними глазами. Влюбилась в те таинственные, волшебные часы ночи, когда он входил в нее. Заполнял ее. Зародил новую драгоценную жизнь в ее чреве.

Как бы она хотела, чтобы все повторилось! Ах, если бы только каждый раз, когда он немного смягчался, она открывала ему объятия и дарила хоть немного нежности! Теперь он ушел, не услышав от нее слов любви. Но и он не сказал ничего. Может, потому, что его чувства не были так глубоки.

Кит жаждала отправиться к нему, найти, начать все сначала и на этот раз отдать всю себя. Но разве она могла? Кто, как не она, виновен в той боли, что стыла в его глазах? И он никогда не притворялся, будто ему нужен этот брак. Не утверждал, что нуждается в жене, тем более такой, как она.

По щекам Кит побежали слезы. Зябко поежившись и обхватив себя руками, она наконец признала правду. Кейн только рад избавиться от нее.

Но на этот раз ей придется взять себя в руки и идти своим путем. Слишком долго она утопала в жалости к себе. Можно сколько угодно рыдать по ночам в уединении своей спальни, но днем нужны сухие глаза и ясная голова.

Впереди полно работы. От нее зависят несколько десятков человек. Она нужна будущему малышу.

Ребенок родился в июле, ровно четыре года спустя после того жаркого июльского дня, когда Кит впервые приехала в Нью-Йорк. Девочка появилась на свет с рыжеватыми волосиками отца и поразительными фиалковыми глазами, обрамленными крошечными черными ресничками. Кит назвала ее Элизабет, но для всех она стала просто Бет.

Роды были долгими, но без осложнений. Софрония не отходила от сестры, пока мисс Долли металась по дому, мешая всем, и успела разорвать в мелкие клочья три платочка. Первыми посетителями были Когделлы, трогательно радовавшиеся тому, что Кит все-таки произвела на свет ребенка, пусть почти через год после замужества. Остаток лета Кит провела восстанавливая силы и с каждым днем все больше влюбляясь в дочку. Бет оказалась добродушным, спокойным младенцем и больше всего на свете любила лежать на руках у матери. По ночам, когда она требовала еды, Кит брала ее к себе в постель, где обе мирно дремали до рассвета: Бет — довольная тем, что в ротик сочится сладкое молоко, Кит — полная любви к этому крошечному человечку, даром милосердного Господа явившемуся как раз в ту минуту, когда она больше всего нуждалась в помощи и утешении.