Только самые близкие

Она и в самом деле отошла подальше, услышав шевеление открываемого с той стороны замка. Дверь тут же быстро открылась, длинноногая Гошина секретарша Ксюша порхнула мимо нее, как большая белая птица, обдав с ног до головы сексапильной волной вызывающе–цветущей юности. «Вот сучка… — выругалась тихонько, глядя ей вслед. – Зря я тебя так долго прикармливала да удобряла всячески — думала, совесть да женскую солидарность в тебе, как цветочек, выращу…» Войдя, наконец, в квартиру, улыбнулась устало стоящему в дверях кухни Гоше:

— Ну, здравствуй… Приехала вот… Девочку твою нечаянно напугала. Так по лестнице вниз сейчас припустила – как бы ноги на каблучищах не переломала!

— Да! Вот такой я сволочь! Такой вот неверный! И что?

— Такой, такой, — устало начала стягивать с себя влажную от дождя куртку Нина. — Кто ж спорит–то?

— Да? Тебе не нравится? – продолжал визгливо наступать на нее Гоша. – Так давай что–то уже будем решать! И прямо сейчас решать – чего ждать–то?

— Ну почему сразу решать? И почему сразу не нравится? Я вообще этого не сказала…

— А что, нравится, что ли?

— И этого я не говорю…

— А что, что ты тогда говоришь?

— Да ничего, Гошенька… Я вообще молчу. Понимаешь? Мол–чу…

Он резко развернулся в дверях, взмахнув тяжелыми кистями пояса красивого бухарского халата, ушел в спальню. Нина медленно прошла в большую гостиную, устало бросила тело в мягкие и ласковые диванные подушки. Увидев перед собой на низком столике открытую и едва початую бутылку «Вдовы Клико», приподнялась на локте, выбрала из двух стоящих рядом высоких стаканов тот, которому так и не посчастливилось запечатлеть на своем стеклянном боку следов ярко–красной Ксюшиной помады, наполнила его до краев прозрачной, одуряюще пахнущей богатством и роскошью жидкостью. Выпив все до дна, снова откинулась на подушки и, закрыв глаза, стала ждать, когда отойдет–отхлынет от головы мерзкая и тошнотворная обида на Гошку. А может, и не обида это вовсе… А может, и не на Гошку, а на саму себя… О, вот и дверь хлопнула – на работу ушел. Она встала, медленно прошлась по квартире, пытаясь ощутить себя, наконец, на своей законно–привычной территории. Дома было хорошо, как на родине. Все свое, близкое кругом, до боли родное… Вот на этой каминной полке из малахита всегда отдыхает глаз, над дизайном этих причудливо собранных гардин она целый месяц грузилась – всю голову себе изломала. А ковер этот снежно–белый и пушистый она всегда собственноручно чистит – никакому сервису не доверяет…Нет, не может она все это потерять в одночасье, не может, и все. Если уж и терять, только взамен на что–то. Может, не такое роскошное, но хотя бы достойно–приемлемое…

«Сейчас отдохну, приму ванну и поеду к тетке, — решила она, подходя к столику и наливая себе еще шампанского, – Или нет… Сегодня никуда не поеду. Не хочется! Сидеть около старухи мало радости… Успею еще – подушки поправлять, печально подносить лекарство… Как там дальше у Пушкина? А, вот! Вздыхать и думать про себя: когда же черт возьмет тебя? Хм…Точнее, пожалуй, и не скажешь…»

Рассмеявшись громко и пушкинскому и своему собственному остроумию, она, на ходу раздеваясь, лениво направилась в душ и, ощутив на теле упругие ласкающие его струи, решительно произнесла вслух: « А я и завтра не поеду! Вот! Завтра я — к Олежке… Соскучилась по мальчику своему – сил нет. Как он без меня тут жил, интересно? И за съемную его квартиру пора платить…А вот послезавтра – это уж обязательно… А что делать? Противно, а надо. Но только послезавтра…»

***

— Здравствуйте, бабушка! Не узнали? Я Костя, сын Насти, племянницы вашей…

Мария растерянно лупила глаза на белобрысого, улыбающегося широко и приветливо парня, стоящего по ту сторону двери. За спиной его, скромно потупив глаза, стояла маленькая, чернявая, похожая на голодного галчонка девочка в легкой коротенькой ярко–красной курточке. Надо же, Костик, Настенькин сынок… Конечно, она его помнит, как же… Только он–то каким ветром здесь оказался, интересно. Вроде и не знался с ней сроду и даже не смотрел в ее сторону, когда им, родственникам, выпадал вдруг жизненный случай всем вместе собраться – в основном на проминках, конечно… Ей даже всегда казалось, что он и не знает, кто она такая – скользнет по лицу равнодушным взглядом, и все. Вроде как забрела и забрела посторонняя бабушка помянуть усопшего, подумаешь… Да и на Борискиных похоронах его не было. Точно не было, она бы запомнила…

— Здравствуй, Костенька, здравствуй. Как же не узнаю–то? Узнаю, конечно. Ну, заходи, и кралю свою приглашай… Спасибо, что вспомнил про меня, старуху…

— Да что вы, бабушка! Я всегда про вас помнил! И мама моя тоже часто вас вспоминает добрым словом. Это вы зря, бабушка…