Только свети, свети

Он часто опаздывал на работу. От лифта, по-ребячьи пыхтя, без оглядки бежал по коридору в свой музыкальный отдел. Порой подводил деловых людей. Но всегда умел каяться, извиняться. И в редакции ему всё прощали, особенно женщины. Они любили его уважительно и отстранённо – всё-таки сам Визбор. И бессмертная музыка песен его (порой случайных, походных, но всё же глубоко чувственных) всегда, как нимб, витала над круглой его головой. «Ты у меня одна, / Словно в ночи луна, / Словно в году весна, / Словно в степи сосна. / Нету другой такой / Ни за какой рекой, / Ни за туманами, / Дальними странами…»

Мелодия так и звучит, так и звучит у меня в душе, навечно слившись со словами. Подумала, как же должны были быть счастливы его избранницы. И благодарны без исключения…

И вот никого из них на земле уже нет. Ни сослуживцев по армии, ни женщин, ни друзей – киношных или литературных. Ни левых завистников, ни правых соратников. Никого. Все уже Там. В лучшем мире. И нет уже никаких страстей и разборок. А вот костровая песнь о его случайной походной любви осталась. (Воистину, «Нам не дано предугадать, / Как слово наше отзовётся…») А всё потому, что песни его ведь о Любви. О великом бессмертном чувстве, на котором в мире всё только и держится. Именно Любовь оставила от него ясный луч света и даже жертвенное, бескорыстное сияние, свечение. «Можешь отдать долги, / Можешь любить других, / Можешь совсем уйти, / Только свети, свети!»

Я замерла в ночи. А мелодия всё звучала во мне. Слова всё повторялись и повторялись под звуки его гитары: «Только свети, свети!» Стоп, решила я. Ура. И даже села на кровати. Вот оно. Кажется, название новой книги есть, поймано!.. Нежданно-негаданно. (А может, не случайно? Может, это по промыслу?) И я в темноте встала, босиком прошлёпала в кабинет и, ликуя, с трепетом записала: «Только свети, свети». Как подарок…

Сто лет – не срок [1] Эссе

Давным-давно я собиралась написать очерк о работе с переводами московских авторов на русский язык иноплеменных писателей. Но всё как-то не получалось. Но вот недавно прогремел столетний юбилей со дня рождения дагестанского поэта Расула Гамзатова. Я хорошо знала и его, и его верную жену Патимат (Фатиму). Расул бывал у нас дома в гостях ещё на Преображенке. И мы с Юрой горячо принимали и его одного, и вместе с друзьями. Всех четырёх народных поэтов-друзей: Расула Гамзатова, Му стая Карима, Давида Кугультинова и Кайсына Кулиева. Мой муж-художник даже собирался написать живописное полотно «Народные поэты». Они действительно были талантливыми, воистину народными и по официальному званию, и по признанию. Дагестанец, башкир, калмык и балкарец. А когда они, собираясь на съезды или конференции, прилетали из дома в Москву, обязательно появлялись у нас на Преображенке, в нашей пятиэтажной «хрущобе». И Юра делал графические наброски их портретов. Итальянским карандашом или углём на ватмане, пока мы, сидя за столом, ели, пили, шутили (ныне эти портреты находятся в Государственном музее им. М. В. Нестерова). И это был не просто застольный праздник, посиделки-вечеринки, а праздник души, мудрости и блестящего остроумия. Все четверо были старше нас, творцы предыдущего поколения. Но с радостью включили нас, молодых, в круг своих друзей. Дарили свои книги, внимание, любовь, общались с нами многие годы. А чудо-поэт Мустай Карим, Юрин земляк из Уфы, даже написал об этом отличную большую статью под названием «Талант высочайшей пробы» (см. в Интернете: Ирина Ракша, «Проза. ру»). «Мне кажется, что Юрий Ракша, пришедший в мир намного позже меня, ушедший так рано, был всегда со мной и будет до конца. Его жизнь и дело являлись не разовой вспышкой, а озарением, которое через настоящее устремлено в будущее»[2].

А вот что написал балкарец поэт Кайсын Кулиев в своём «Избранном», чудо-книге, подаренной нашей семье в 1971 году: «Ира и Юра, вы оба так талантливы, так милы и добры, что не нужны никакие эпитеты. Будьте счастливы и в жизни, и в творчестве!» Да и сами эти поэты были талантливы необычайно. И каждый из них достойно прославлял свою республику. А в те советские годы каждая республика считала за долг и честь иметь своего гения-литератора. Но, как известно, таланты не рождаются по заказу, уж я-то это знаю, поскольку самой приходилось переводить разных авторов из всевозможных концов СССР. Вон они – пять-шесть толстых книг (и проза, и пьесы) стоят у меня на книжной полке. В те годы ведущее издательство «Советский писатель» приглашало лучших московских авторов переводить литературу братских народов с подстрочников на русский язык. И гонорары были очень высокие (50 % получал автор, представитель той или иной народности, а 50 % – автор-переводчик). И таких была целая очередь. Например, мой друг, гениальный стилист москвич Юрий Казаков, перевёл с подстрочника узбекского языка автора Абдижамила Нурпеисова. И работой своей, своим «переводом» буквально родил на свет среднеазиатского писателя…