Только Венеция. Образы Италии XXI

Впрочем, даже название, Ла Пьета́, как будто молит о снисхождении: название церковь получила из-за Иль Пио Оспедале делла Пьета́, Il Pio Ospedale della Pietà, Благочестивого Госпиталя Сострадания, находившегося в Калле де ла Пьета́, Calle de la Pietà, пробегающего мимо неё. Изначально госпиталь был чем-то вроде постоялого двора крестоносцев, но затем, после того как с идеей отвоевания Гроба Господня пришлось окончательно распрощаться, госпиталь превратили в приют для девочек-сирот из благородных фамилий. Так как приют был привилегированным, то наибольшее внимание уделялось гуманитарным, а не рукодельным способностям девочек (из простых готовили кружевниц), а особенно – их музыкальным способностям. К началу XVIII века музыкальные дарования воспитанниц приют прославили, и Иль Пио Оспедале делла Пьета́ стал в Италии столь же известен, как Смольный институт благородных девиц в России. На концерты, устраиваемые в музыкальном зале приюта, собирался весь свет Венеции и все заезжие знаменитые иностранцы. Во время пребывания в Венеции своим посещением Иль Пио Оспедале делла Пьета́ удостоили Павел Петрович и Мария Фёдоровна. Событие это запечатлено на изумительной картине Франческо Гварди, почему-то в отечественной литературе называющейся «Дамский концерт», находящейся в Старой Пинакотеке в Мюнхене, написанной вскоре после 1782 года. Мне очень нравится её немецкое название, Damenkonzert, то есть «Концерт дам», потому что это не концерт для дам, а концерт дамского оркестра. Картина эта, кроме того, что своей импрессионистской манерой производит впечатление не меньшее, чем «Музыка в саду Тюильри» Мане, ещё к тому же потрясает своей исторической прозорливостью. Серия полотен Гварди, в которую входит и Damenkonzert, запечатлевшая празднества в честь графа и графини Северных – псевдоним, под которым предприняла европейское путешествие великокняжеская чета, – предназначалась в качестве подарка русскому престолу, так как Венеция рассчитывала во время визита наследника договориться о поддержке России. Ситуация в Европе и в Италии была сложна и опасна, и венецианский Сенат понимал, что существование республики на волоске от гибели. Больше всего опасались (как потом оказалось, не зря) Австрии, и в союзе с Россией искали гарантию того, что Иосиф II, сменивший на престоле Марию Терезию, не проглотит Светлейшую, потому что, судя только по одному виду, проглотить он мог всё, что угодно.

Никакое пение бедных, но благородных девиц не помогло, визит графов Северных остался частным визитом и ничего в судьбе Венеции не решил. Республика была обречена, и Гварди гениально это чувствует: кукольный и мрачный «Концерт дам» столь точно передаёт атмосферу гибели ancien régime, «старого порядка», что при взгляде на него тут же вспоминаются bals des victimes, «балы жертв», трагические празднества во времена Французской революции, все участники которых были связаны гильотиной: их близкие были казнены и они сами ждали казни, и, бравируя этим, украшали шею красными шнурками. Картины до России не дошли, и правильно сделали, – вскоре всё переменилось, главными хищниками стали французы. Россия ничем не могла помочь обречённой Венеции, да и картины бы не понравились ни Павлу, ни Екатерине. Гварди для них был слишком авангардно анахроничен, прямо как фьябы Гоцци, и вряд ли вкус русского двора, неоклассически сентиментальный, предпочитающий Грёза и Робера, смог бы оценить венецианскую продвинутость. Картины бы валялись где-нибудь в углу дворцовых кладовых, Александру они бы были отвратительны как напоминание о его преступлении, а затем Николай I, устроивший смотр царской коллекции, вообще бы их забраковал и продал за бесценок с аукциона, как Шардена и многое другое. Оказавшись в чьих-то частных руках, никем не ценимые, шедевры Гварди могли сгинуть в колыбели трёх революций, или в лучшем случае были бы проданы на аукционах, устроенных революционным правительством, куда-нибудь в Австралию, купившую, кстати, «Пир Клеопатры» Тьеполо из Эрмитажа, самую знаковую картину венецианского сеттеченто, принадлежавшую России. Что ж, размышлять о судьбе картин Гварди на ступенях Ла Пьета́ не менее увлекательно, чем придумывать роман о судьбе славянского раба в средневековой Венеции.