Только Венеция. Образы Италии XXI

Я надеюсь, что указание на градивистость святой Ба́рбары, столь же ей свойственную, как и формозистость, поможет ей рассеять скуку. Она обречена на общение лишь со специалистами по Пальма Веккио, которых в мире раз, два и обчёлся, и позвонить ей решительно некому, ибо турист, оторвавшись от путеводителя, обведёт её рыбьими глазами, холодно и обидно, да и телефона не даст. Античная же Градива жирует на тусах авангардистов и психоаналитиков, и это несправедливо, так как Ба́рбара Пальмы ей немногим уступает, и горькую эту несправедливость я ощутил как раз тогда, когда в февральский день остался с ней наедине, потому что в церкви, работающей днём как музей, кроме меня, не было ни единого человека. Округлости Ба́рбары, так же как и округлости архитектуры, принадлежали только мне одному, только меня и ласкали, я проторчал в церкви ди Санта Мария Формоза довольно долго, так что она успела на особый лад настроить моё восприятие Кастелло, самого громадного, а потому и разнородного, сестиере Венеции.

Выйдя из церкви, я уже точно знал, где нахожусь. Мальчика, моего поводыря в дворах Кастелло, я потерял, а вместе с ним и безразмерность бытия, так что тут же задался вопросом: а где же, собственно, я так плутал? Расстояние между Сан Дзаккариа и Санта Мария Формоза – пятнадцать минут ходьбы, и, как бы ни был путь извилист, прошляться долго в небольшом квартале, что их разделяет, просто не получится. Теперь, когда время вернулось и я утратил абстрактную чистоту духа, мне это казалось загадкой. Во мне осталась одна предметная перцепция – вид Кампо Санта Мария Формоза был прозаичен, как будни, но прелестен. Дева Мария из видения святого Маньо указанное для своего почитания место наделила столь роскошной женственностью, что, несмотря на старания семейства не упоминать о своей traviata, «сбившейся с пути», оно заставило меня вспомнить о Бьянке Каппелло. Бьянка, как могла, утешила меня в потере моей чистоты, успокоила моё сознание, расстроившееся из-за открытия, что я уже давно не десятилетний мальчик, а также указала на то, что с её именем связан один из самых впечатляющих дворцов Венеции, Ка’ Каппелло Тревизан Миари ин Каноника, Ca’ Cappello Trevisan Miari in Canonica, находящийся в Кастелло. Мишель де Монтень, видевший Бьянку во Флоренции, описал её так: «красивая, в итальянском вкусе, с весёлым и пухлым лицом, со значительной дородностью»: Бьянка увела меня к женственной роскоши дворцов, которых в Кастелло полным-полно.

Ка’ Каппелло Тревизан Миари ин Каноника стоит на самой границе сестиери Кастелло и Сан Марко, в непосредственной близости Палаццо Дукале и Приджоне, прямо на Рио дель Палаццо, напротив Фондамента де ла Каноника, Fondamenta de la Canonica, Набережной Каноников, и имеет вид столь же пышный, сколь и его имя. Путеводители про него пишут крайне скупо, дворец не музей (сейчас там находятся какие-то стеклодувные мастерские), но туристы при виде блекло-пёстрого мраморного фасада замирают, заворожённые какой-то картинно-рыночной его венецианскостью, а так как Фондамента де ла Каноника узка и коротка, то час пик на ней чуть ли не как на Мосту Соломы. Дворец был выстроен в конце XV века для Мелькиоре Тревизана, кондотьера и капитана, воевавшего с французами на суше и с турками на море и – это видно по дворцу – хорошо на этом зарабатывавшего. Архитектором считаются отец и сын из ломбардского семейства Бон. Я пишу именно «архитектором», так как оба сливаются в нечто единое. Оба они фигуры очень условные, фактов о них известно мало, и так как обоих звали Бартоломео, они, условно маркированные Веккио, Старшим, и Джоване, Младшим, чаще выступают под маркой «семейство Бон». Честно говоря, даже нет уверенности, что они были отцом и сыном, зато ясно, что в Венеции XV века архитекторы Бон играли большую роль, потому что имена их упоминаются в связи со строительством как Прокурацие и Кампаниле, так и множества других важных зданий. Также ясно, что ломбардская фамилия Боно (Бон – венецианизированное произношение) привнесла в Венецию, до того в архитектуре ориентальничающую и византийствующую, стильность lo stile visconteo, стиля Висконти, определившего миланскую элегантность вплоть до наших дней. Важное изменение, переориентировавшее венецианскую архитектуру, до того устремлённую к востоку, на запад, тем самым предопределив Палладио. Венеция и Милан – такие же противоположности, как Венеция и Флоренция, и ломбардскость Бонов, наложенная на венецианский ориентализм, привела к появлению двух сказочных дворцов, Ка’ д’Оро, Ca’ d’Oro, Золотого Дома, на Канале Гранде и Ка’ Каппелло Тревизан. Ка’ д’Оро стоит в очень выгодном месте, к тому же в нём устроен музей и интерьеры его восстановлены и отремонтированы, поэтому он гораздо удачливее в известности, торча на заглавных картинках рекламных проспектов. Каппелло Тревизан же сейчас лишь фасад, причём задвинутый и стиснутый.