Только всем миром

— Нет! — резко вскинул он голову. — Уверяю, кто- то ввел вас в заблуждение относительно меня! Я не понимаю, почему привлек к своей скромной персоне столь повышенное ваше внимание. — Возвысил голос до пафоса: — Уж не потому ли, что это легче, нежели искать действительно преступника?

Чекалин переждал минутку.

— У меня, к сожалению, нет ни времени, ни желания пикироваться с вами. Был бы вам чрезвычайно признателен, если бы и вы оставили этот свой, гм… порхающий тон: слишком серьезным делом заняты мы сейчас с вами. Я еще раз прошу вас, чтобы вы внимательно всмотрелись в эти рисунки и сказали — не встречался ли вам около порта изображенный на них человек.

Гольцев улыбнулся, с натугой, но все-таки сумел это сделать — растянул губы в некоем подобии улыбки.

— Больше всего мне не хотелось бы сердить вас. Поскольку это совершенно не в моих интересах. Но что поделаешь! Как говорится, Платон мне друг, но истина — дороже… Я не был в порту!

— Буряк здесь? — спросил Чекалин у Исаева.

— Да, в коридоре.

— Послушайте, Гольцев, — сказал Чекалин, — сейчас сюда войдет тот парень, который помог найти вас. Его зовут Александр Буряк. Так получилось, что он попал в круг подозреваемых. Надеюсь, вы понимаете, насколько это серьезно. Ситуация такова, что если подтвердится, что он около ноля часов подходил к вам, когда вы сидели в машине, и о чем-то разговаривал с вами (о чем — сейчас не суть важно), — в этом случае его алиби можно считать установленным. Если этого не было — мы не сможем снять с него подозрение. Подчеркиваю, подозрение в убийстве. Я хочу, чтобы вы до конца осознали: речь идет не о какой-то там абстрактной истине, в данном случае она совершенно конкретна. В ваших руках, если угодно, судьба и жизнь этого человека. — Обернувшись к Исаеву, Чекалин сказал: — Попросите Буряка войти.

Усадив Буряка напротив Гольцева, Чекалин сказал:

— Свидетель Гольцев, вам знаком этот человек?

— Видите ли… Вряд ли это можно назвать знакомством. Где-то, помнится, встречал его. Однажды, кажется, подвозил — вероятно, попутно было.

— Когда вы в последний раз видели его?

— Ну, это трудно сказать определенно. Давно дело было. Месяца два назад, я думаю. Может полтора. Я же говорю — точно не помню.

На Саню Буряка страшно смотреть было: лидо пятнами пошло, лоб в один миг покрылся мелкими капельками пота.

— Гнида, — чуть слышно выдавил он из себя, но тишина была полная — слышали это все.

Чекалин понимал: надо пресечь эту выходку. Куда это годится — оскорблять свидетеля в следственном кабинете? Но он сделал вид, что ничего не слышал. Гнида и есть, давить таких… Сказал негромко:

— Спасибо, свидетель Буряк, вы свободны. Подождите, пожалуйста, в коридоре.

Такое редко случалось с Чекалиным. Он был не в силах сдержать бушевавшую в нем ненависть к этому вальяжному человеку, сидевшему перед ним.

— Вы страшный человек, — переведя дух, сказал он, не сводя с Гольцева глаз.

— А мне, знаете ли, безразлично, что вы обо мне думаете. — Гольцев изо всех сил старался казаться спокойным.

Чекалин в упор смотрел на него.

— Можно простить то, что вы мелкий барыга, кусош- ник, — трудно, но можно. Можно понять и ваше желание скрыть эту малопочетную сторону своей жизни. Но вы своим умолчанием, во имя сохранения репутации, по сути, гробите, скорее всего, невинного человека и в то же время даете возможность преступнику лишний день, или пусть даже час, быть на свободе и безнаказанно творить зло… этого не только простить, но даже и просто понять невозможно. Да, есть вещи, которые нормальный разум не в состоянии постигнуть.

— Одну минутку, — сказал Гольцев. — Уж не хотите ли вы, чтобы я в угоду вам дал ложные показания? Подтвердил то, чего не было? Или — чего я не видел? Неужели только в этом случае я смогу избавиться от ваших, простите уж за резкое словцо, пошлых прописей?

— Вам кажется, что вы ведете себя как человек, который действительно ничего не видел и ничего не знает?

— Не понимаю, почему мне это должно казаться? Если так оно и есть.