Только женщины

Миссис Гослинг была шокирована. — Надеюсь, мои девочки никогда не дойдут до этого. — Ее девочки отлично знали свою мать и потому умолчали о своем набеге на модную мастерскую.

— Никто бы не узнал, — сказала Милли.

— Бог все видит, — строго и наставительно сказала мать. И, странное дело, две девушки несколько смутились, хотя они думали не столько о заповедях Моисея, сколько о том, как рассердился бы викарий Церкви св. Иоанна, если бы он узнал…

— Ну, однако, надо что-нибудь предпринимать, — помолчав, сказала Бланш, — т. е. я хочу сказать: надо нам уходить отсюда.

— Мы могли бы поехать к вашему дяде, в Ливерпуль.

— Туда далеко. Не дойдешь.

— Ну что ж, на третий класс у нас денег хватит. Мы, правда, давно уже не переписывались с вашим дядей, но у меня осталось такое впечатление, что он живет недурно; хотя в такое время я, все-таки, не знаю, следует ли предупреждать его о том, что мы приедем.

— О, Господи! — вздохнула Бланш. — Мамаша, да поймите вы: нет теперь ни поездов, ни почты, ни телеграфов. И ехать можно только на лошадях, а у кого их нет, тому остается идти пешком.

Милли захныкала: — Это ужасно!

— Нет, я, все-таки, не понимаю, — развела руками миссис Гослинг.

Такие разговоры велись целую неделю. Миссис Гослинг обижалась, плакала, не хотела верить, что почта и телеграф не действуют, обижалась на дочерей, что они не хотят признавать ее родительского авторитета. Но запасы их постепенно истощались, и, наконец, после пробной прогулки по Лондону, с которой она вернулась домой вся в слезах, миссис Гослинг согласилась перебраться в прежний дом, в Вистерия-Гров. Если и в Кильберне все в таком же упадке, как в Гаммерсмите, тогда, ну, тогда пусть дочери ведут ее в деревню. Может быть, какая-нибудь фермерша сжалится над ними и временно приютит их у себя. Все-таки ведь у них есть деньги около ста фунтов золотом.

Девушки нашли на соседнем дворе двухколесную тележку с длинной рукояткой. В ней, по-видимому, возили цемент, но, когда ее вымыли и выскребли, получился довольно приличный способ передвижения для всего «необходимого», что они намеревались взять с собой. В начале они не рассчитали своих сил и навалили на тележку слишком много, но потом часть багажа вынуждены были выбросить.

Двинулись они в путь, по их расчету, в понедельник, час два спустя после завтрака. Бланш, наиболее предприимчивая, шла вперед, везя тележку за дышло и выбирая направление; миссис Гослинг и Милли подталкивали тележку сзади.

Возможно, что они были последние женщины, покинувшие Лондон.

На Аддисон-род, на подъезде одного дома они увидели Царицу Земли — мертвой, но ни одной из девушек не пришло в голову попользоваться ее драгоценностями.

* * *

С первой же минуты миссис Гослинг стала бременем для своих дочерей. Она всю жизнь прожила взаперти. Даже в лучшие дни, в Вистерия Гров, она никогда не выходила из дому, больше, как на два часа, а случалось, и целыми неделями не показывала носа на улицу, гордясь тем, что ей уже не надо ходить на рынок, а разносчики и лавочники сами являются к ней на дом за заказами. Естественно, что горизонт ее был очень ограничен и все ее внимание сосредоточено на обязанностях хозяйки дома. Прислуги она не держала; поденщица, приходившая на несколько часов три раза в неделю, делала черную работу, которой не смела исполнять сама хозяйка, из стыда перед соседями — неловко же, имея мужем старшего бухгалтера, самой, например, мыть крыльцо или мощеную плитами дорожку до калитки.

Постепенно из старухи Гослинг выработалось существо, специально приспособленное к той роли и тому месту, которое она занимала в старой схеме цивилизации. Никто, кроме ее семьи, никаких требований к ней не предъявлял, а этим требованиям она удовлетворяла вполне. Даже когда пришла чума, ей не было необходимости особенно менять свой образ жизни. Правда, в доме не хватало привычной пищи, муки, масла, сахару, сала, молока, мыла и разных мелочей комфорта, которым в двадцатом веке пользуются и люди небогатые, но с этим еще можно было помириться. А вот научиться думать и рассуждать по-новому — этого она не могла.

Хуже всего для нее было то, что ее вырвали из привычной обстановки, сорвали с насиженного места, заставляли ходить целыми днями под открытым небом. А, главное, требовали от нее сообразительности, инициативы, напряжения ума и фантазии в разрешении задачи, совершенно для нее недоступной. В ее цивилизованной натуре не осталось и тени инстинктов дикаря, умеющего вырвать пищу у Природы.

Вид Кильберна был для нее большим ударом. До последней минуты она надеялась вопреки надежде найти там хоть какое-нибудь подобие жизни. Она не могла себе представить, как же это мясная Айжена и зеленная Гоббса не открыты, и зрелище брошенных и разграбленных лавок с разбитыми стеклами потрясло ее до слез. Она так расклеилась, что девушки, сами усталые донельзя, согласились переночевать в Вистерия-Гров.