Не ожидающего обличений это вопрос, но, напротив, уничтожающего и всецело отрицающего возможность впадения в грех Тому, Кто есть явившийся от Бога Истинный Бог, ибо «греха не сотворил» Христос (1 Пет. 2, 22). Всякий грех получает свое происхождение вследствие перемены из лучшего в худшее, — порождается он у существ, подверженных изменениям и способных переходить к недолжному. Каким же образом можно представлять согрешающим Того, Кто не ведает перемен и неспособен переходить к чему-либо неподобающему, но, напротив, неизменно пребывает в Своих врожденных Ему благах, притом не от другого кого, но от Себя же Самого? Итак, Господь вопрошает иудеев о том, могут ли они вообще изобличать Его во грехе? Рассуждение это, понимаемое в общем смысле, должно простираться, конечно, на всякое прегрешение вообще. Но, кроме того, применяя его надлежащим образом к предмету речи, заметим, что не о всяком грехе спрашивает в настоящем случае и в ожидании обличений делает это, но рассуждаем об этом так: всегда особенно стараясь устыдить грех иудеев, Он не желал чрез это снова возбуждать их к тем же обвинениям, о которых мы говорили ранее, именно: «Не за доброе дело побиваем Тебя камнями, но за богохульство и за то, что Ты, человек будучи, делаешь Себя Богом» (Ин. 10, 33). Сюда присоединяли еще и нарушение субботы, за что считался Он большим преступником закона. Итак, грехом в настоящем случае называет ложь. Если я, говорит, отнюдь не могу быть обличен как лжец, то чего же ради вы решились не верить Мне, Кто всегда истинен и говорит совершенно ясно, что родился от Истинного Отца и что лжи не знает? Дайте же наконец власть несомнительной вере в то, что и Я, конечно, истинен, когда говорю о Себе: «Я от Отца исшел и пришел» (Ин. 8, 42), а о вас, что отец ваш — диавол (ст. 44), ибо лжецы и убийцы вы такие же, как и он. Обличает же их в убийстве с благою целью как бы предупредить чрез это их замыслы. Ведь грех, при обличении, часто устыжается и как бы отступает, не находя нигде средств к дальнейшему движению и распространению. Но, скрывшись по видимости, он всегда устремляется к большему и, не сдерживаемый препятствиями, увлекается к последнему пределу худа.
Часто обращается к повторениям, когда видит, что слушатели не понимают Его. Весьма подобающее это для учителей дело — не лениться всяким способом раскрывать сразу не понятую мысль, чтобы внедрять ее в душах слушателей. Итак,
Господь, как думается мне, говорит здесь к иудеям нечто такое, что со всею ясностию можно увидеть и в применении к другому кому-либо. Например, к распутному сыну или слуге или соседу целомудренный человек может обратиться с такою речью: если, порицая блуд, я представляюсь тебе целомудренным и всецело отстраняющим от себя подозрение в этом пороке, то почему же ты не слушаешься и не веришь моим словам, что это дурное и скверное дело? На такой вопрос он не станет, конечно, отвечать отрицанием, но, указывая на его непослушание, ясно изобличит его в том, что, предаваясь распутству, он не следует увещанию к целомудрию.
То же самое мы должны думать и об иудеях, когда Христос сказал: