1. Наконец, Спаситель изгоняет самую пагубную страсть – тщеславие, это неистовство и бешенство, которым одержимы бывают даже люди добродетельные. Сначала Он ничего не говорил об этой страсти, потому что излишне было бы, не убедив наперед исполнять должного, учить тому, как надобно исполнять и доходить до совершенства. Но когда Он уже научил благочестию, тогда истребляет и ту язву, которая неприметным образом заражает его. Болезнь эта, действительно, не вдруг зарождается, но тогда, когда мы исполним уже многое из поведенного нам. Итак, нужно было прежде насадить добродетель, а потом уничтожать страсть, повреждающую плод ее. Чем же начинает Спаситель Свою беседу? Словом о посте, молитве и милостыне, потому что тщеславие преимущественно присоединяется к этим добродетелям. Так, например, постом возгордился фарисей, когда говорил: пощуся два краты
в неделю, десятину даю из имения (Лк. 18, 12). И в самой молитве искал он суетной славы, творя ее напоказ. Когда уже не было никого другого, то он старался выказать себя пред мытарем. Несмь якоже прочии человецы, говорит он, или якоже сей мытарь (Лк. 18, 11). Теперь посмотри, как начинает Спаситель слово Свое. Он как будто хочет говорить о каком-то звере, весьма хитром и страшном, который может внезапно схватить не совсем осторожного. Внемлите, – внушает, – милостыни вашея не творити пред человеки. Так и Павел говорит филиппийцам: блюдитеся от псов (Флп. 3, 2). Зверь этот подходит тайно, и все доброе, внутрь нас находящееся, тихо развевает и нечувствительно уносит. Итак, после того как Христос предложил довольно пространное слово о милостыне, представил в пример и Бога, сияющего солнце Свое и на злые, и благие, и, всячески побуждая слушателей к этой добродетели, убедил их к щедрому подаянию, Он исторгает, наконец, и все то, что может вредить этой доброй маслине. Потому говорит: внемлите милостыни вашея не творити пред человеки, так как милостыня, о которой прежде было сказано, есть милостыня Божия. И сказав: не творити пред человеки, присовокупил: да видими будете ими. Последние слова по видимому означают то же, что и первые. Но если кто тщательно рассмотрит, то увидит, что последние слова означают нечто другое и заключают в себе великую предусмотрительность, неизреченную попечительность и предохранение. В самом деле, и пред людьми делающий добро может делать не для того, чтобы его видели, равно как и не делающий пред людьми может делать с тем, чтобы его видели. Вот почему Бог наказывает или увенчивает не самое дело наше, но намерение. Если бы не было сделано такого точного разделения, то настоящая заповедь многих привела бы в недоумение касательно раздаяния милостыни, потому что не везде всем можно тайно творить милостыню. Поэтому, освобождая тебя от такой необходимости, Спаситель назначает наказание или награду не за совершение дела, но за намерение творящего. Чтобы ты не сказал: что пользы мне, если увидит другой? – Христос говорит тебе: Я не того требую, но мысли твоей и образа действования. Он желает исправить душу и освободить ее от всякой болезни. Итак, запретив творить милостыню для тщеславия и показав вред, происходящий от этого, тщету и бесполезность такой милостыни, Он опять возбуждает мысли своих слушателей воспоминанием об Отце и Небе, чтобы не ограничиться одним только указанием на вред, но вразумить и напоминанием об Отце Своем. Не имате, говорит Он, мзды от Отца вашего, Иже есть на Небесех. Впрочем, и здесь не остановился, но идет еще дальше, внушая и другим образом величайшее отвращение от суетной славы. Подобно тому, как выше Он указал на мытарей и язычников, чтобы качеством лица посрамить подражателей их, так и здесь упоминает о лицемерах. Егда убо, говорит Он, твориши милостыню, не воструби пред собою, якоже лицемери (Мф. 6, 2). Так говорит Спаситель не потому, что лицемеры имели трубы, но желая показать их великое безумие, этим иносказанием осмеивая и осуждая их. И хорошо назвал их лицемерами. Милостыня их имела одну только личину милостыни, а сердце их было исполнено жестокости и бесчеловечия. Они творили ее не из милосердия к ближнему, но для получения славы. Крайняя жестокость – искать для себя чести и не избавлять от несчастия другого, когда он погибает от голода. Итак, Спаситель требует не того только, чтобы мы подавали милостыню, но и того, чтобы подавали ее так, как должно подавать.