Толкование сновидений

Так как, однако, мне не удалось осилить всю чрезвычайно разбросанную и разностороннюю литературу, то я прошу читателей удовлетвориться сознанием, что я не упустил ни одного существенного факта, ни одной значительной точки зрения.

До недавнего времени большинство авторов считало необходимым рассматривать сон и сновидение вместе, а обычно присоединяли сюда еще и изучение аналогичных состояний, соприкасающихся с психопатологией, и сноподобных явлений (каковы, например, галлюцинации, видения и т. п.). В противоположность этому и в более поздних работах обнаруживается стремление суживать по возможности тему и исследовать какой-нибудь один только вопрос из области сновидений. В этой перемене я вижу выражение того взгляда, что в таких темных вещах понимания можно достичь лишь целым рядом детальных исследований. Я и предлагаю здесь не что иное, как такое детальное исследование специально психологического характера. У меня нет оснований заняться проблемою сна, так как это уж почти чисто физиологическая проблема, хотя и в характеристике сна должно быть налицо изменение условий функционирования душевного аппарата. Я опускаю поэтому и литературу по вопросу о сне.

Научный интерес к проблеме сновидения сводится к следующим отдельным вопросам, отчасти скрещивающимися друг с другом.

а) Отношение сновидения к бодрствованию.

Наивное суждение пробуждающегося человека предполагает, что сновидение, если и не происходит из другого мира, то во всяком случае переносит его самого в тот чуждый мир. Старый физиолог Бурдах,[7] которому мы обязаны добросовестным и остроумным описанием явлений сновидений, выразил это убеждение в довольно часто цитируемом положении (с. 474): «…жизнь дня с ее треволнениями и переживаниями, с радостями и горестями никогда не воспроизводится в сновидении; последнее стремится скорее вырвать нас из этой жизни. Даже когда вся наша душа преисполнена одной мыслью, когда острая боль разрывает наше сердце или когда какая-либо цель поглощает целиком наш разум, – даже тогда сновидение оживляет нечто совершенно своеобразное, или же берет для своих комбинаций только отдельные элементы действительности, или же, наконец, входит в тон нашего настроения и символизирует действительность». И. Г. Фихте[8] (1, 541) говорит в этом же самом смысле прямо о дополняющих сновидениях и называет их одним из тайных благодеяний самоисцеляющей природы духа. В аналогичном смысле высказывается и Л. Штрюмпелъ в своем справедливо прославившемся исследовании природы и возникновения сновидении (с. 16): «Кто грезит, тот уносится из мира бодрственного сознания…»; (с. 17): «В сновидении совершенно исчезает память строго упорядоченного содержания бодрственного сознания и его нормальных функций…»; (с. 19): «Почти полное отделение души в сновидении от осмысленного содержания и течения бодрственного состояния…».

Подавляющее большинство авторов придерживаются, однако, противоположного мнения относительно взаимоотношения сновидения и бодрствования. Так, Гаффнер считает (с. 19): «Прежде всего сновидение служит продолжением бодрственного состояния. Наши сновидения стоят всегда в связи с представлениями, имевшими место незадолго до того в сознании. Такое наблюдение найдет всегда нить, которой сновидение связано с переживаниями предшествующего дня». Вейгандт (с. 6) прямо противоречит вышеупомянутому утверждению Бурдаха: «Очень часто, по-видимому, в огромном большинстве сновидений можно наблюдать, что они возвращают нас в повседневную жизнь, а вовсе не вырывают из нее». Мори (с. 56) говорит в своей лаконической формуле: «Мы видим во сне то, что мы видели, говорили, желали или делали наяву». Иессен в своей «Психологии», появившейся в 1855 г., высказывается более подробно (с. 530): «Более или менее содержание сна всегда определяется индивидуальностью, возрастом, полом, общественным положением, умственным развитием, привычным образом жизни и фактами предшествующей жизни».

Наиболее определенно высказывается по этому вопросу философ Я. Г. Е. Маасс (Uber die Leidenschaften, 1805); «Опыт подтверждает наше утверждение, что мы чаще всего видим в сновидении то, на что направлены наши самые горячие и страстные желания. Из этого видно, что наши страстные желания должны оказывать влияние на появление наших сновидений. Честолюбивый человек видит в сновидении достигнутые (может быть, лишь в его воображении) или предстоящие лавры в то время, как сновидения влюбленного заполнены предметом его сладких надежд… Все чувственные желания или отвращения, дремлющие в сердце, – если они приводятся в возбуждение на каком-либо основании – могут оказать влияние в том смысле, что из связанных с ними представлений возникает сновидение или что эти представления примешиваются к уже существующему сновидению». (Сообщено Винтерштейном в «Zbl. fur Psychoanalyse»).