Толкователи

Наступила зима. Особых снегопадов не было, но холод стоял зверский; дул резкий ледяной ветер, прилетая из необъятной и дикой горной страны, простиравшейся на север и запад от Окзат-Озката. Изиэзи отвела Сати в лавку, где продавали поношенную одежду, и она купила там теплую куртку из выворотки, густым шелковистым мехом внутрь. Капюшон куртки был оторочен пушистым, похожим на перья мехом какого-то горного зверька, о котором Изиэзи сказала: «Теперь их всех перебили. Слишком много охотников развелось!» Еще она сказала, что куртка сделана не из шкуры эбердина, как думала Сати, а из шкуры высокогорного миньюла. Куртка была очень длинная, почти до колен, а на ноги Сати купила высокие меховые сапоги, новые, из искусственной кожи. Сапоги были предназначены для занятий горными видами спорта и путешествий автостопом по горной местности. На Аке даже те, кто придерживался старых правил и традиций, легко принимали все новое, если видели, что оно лучше старого и не требует никаких особых изменений в привычном образе жизни. Сати это представлялось на редкость разумной разновидностью вполне приемлемого консерватизма. Но для экономики Аки, нацеленной на быстрое и непрерывное развитие, подобное мировоззрение было настоящим проклятием.

Теперь Сати в своей теплой куртке и новых сапогах чувствовала себя на обледенелых улицах Окзат-Озката одним из полноправных его обитателей, тем более что зимой все здесь становились похожи друг на друга, одетые в поношенные, но теплые меховые куртки и пальто с одинаковыми, отороченными пушистым мехом капюшонами. Выделялись лишь государственные чиновники, по-прежнему облаченные в форму и тоже похожие друг на друга, как оловянные солдатики: в ярких синтетических куртках с капюшонами, пурпурных, ржаво-коричневых или синих — в зависимости от ведомства. Безжалостный холод создавал некие братства неузнаваемых. Стоило зайти в помещение — и тепло неизменно служило источником если не наслаждения, то, во всяком случае, поднятия настроения, ощущения общности с себе подобными. Синими холодными вечерами было удивительно приятно, вскарабкавшись по крутым обледенелым улочкам, оказаться в битком набитой людьми тесной комнатушке, где горел камин — электрический, разумеется, ибо здесь, почти на границе вечных льдов, топливо было большой редкостью и все тепло давала энергия стремительной Эрехи, вода которой и сама была холодна как лед, — и снять перчатки, и растереть руки, которые в тепле начинали казаться удивительно обнаженными и беззащитными, а потом, оглядевшись, увидеть вокруг такие же покрасневшие от ветра лица, заиндевелые ресницы и услышать негромкое «табатт-табатт» маленького барабана и тихий голос, перечисляющий, например, названия рек в горном районе Хойинг и объясняющий, где и как одна из них впадает в другую; или рассказывающий историю об Эзиде и Инамеме с горы Гам; или о том, как Совет города Меза повел свою армию против западных варваров… Да, все это было истинным наслаждением для Сати на протяжении ее первой долгой зимы в горах.

«Западные варвары», как она уже знала, как раз и были народом довза. Почти все, чему учили мазы и что они рассказывали своим слушателям, практически вся история, философия, медицина — все своим происхождением было обязано населению центральных и восточных областей Континента и давно минувшим столетиям. И практически ничто в этой культуре не было связано с исторической родиной довза, кроме языка, на котором теперь говорила вся планета. Однако в горах даже язык довзан был полон слов и понятий, заимствованных из местных языков и наречий, особенно из языка рангма.

Слова. Мир, созданный из слов…

И еще в Окзат-Озкате была музыка. Некоторые мазы знали множество исцеляющих песен, подобных тем, что Тонг Ов давал Сати послушать в столице. Некоторые умели играть на струнных инструментах, щипковых или смычковых, и часто аккомпанировали тем, кто исполнял старинные песни или баллады. Сати старалась записывать все подряд, хотя отсутствие музыкального слуха и специального образования мешало ей по-настоящему оценить исполняемые произведения. Существовали также различные виды изобразительного искусства и тонких ремесел — резьба, живопись, ковроткачество. Художники и ремесленники постоянно использовали в своих произведениях символику Дерева и Горы, а также образы и события из наиболее популярных легенд и историй. А ведь когда-то существовало и искусство танца, сейчас сохранившееся лишь отчасти — в виде отдельных элементов, включенных в различные гимнастические и медитативные системы. И все-таки все в этом мире начиналось и кончалось искусством слова.

Стоило мазу накинуть на плечи свою красную или синюю накидку или шарф — кусок тонкой материи, считающийся здесь символом этой профессии, — и он сразу начинал казаться большинству слушателей кем-то обладающим сверхъестественной властью или могуществом. И что бы он ни сказал затем, его слова воспринимались всеми как часть «Великого Толкования».