«Одна за одной!» — пронеслось в голове у старика о неприятностях, которые пророчил Призрачный Шум. И все же он не опустил руки. Хотят отобрать голема силой? — «Пускай отберут силой, но по крайней мере не придется себя корить за бездействие». — С этой мыслью искусник пошел вдоль канала маны, придумав таким образом отследить ее источник. Как-то впопыхах он не подумал, что самое ценное — манокристалл снят, Паук был сильно поврежден и по большом счету уже не нужен. Самому искуснику его было не починить: так что в лучшем случае пригодились бы некоторые детали в новой конструкции. Если бы старик подумал об этом, то наверняка не стал рисковать жизнью ради достаточно дорогой, но не самой необходимой вещи.
Не успел Толлеус пройти и нескольких шагов, как сейчас же голем, обогнав его по краю, загородил путь. Дальше дороги не было. Искусник посохом застопорил голема и твердой походной двинулся в обход. Паук простоял неподвижно лишь пару секунд, после чего вновь загородил дорогу. Да вдобавок покачал из стороны в сторону перед носом старика поднятой передней лапой, мол, нельзя!
Со всей очевидностью стало понятно, что у голема теперь новый хозяин.
Потревожив сигнальный контур, появился мальчишка-посыльный. Хорошо хоть старик после памятного случая с Оболиусом понизил защиту шатра. Оказавшись в «логове кордосских искусников», немного ошалевший пацан вручил Толлеусу грамоту с поздравлениями: его все-таки пропустили в финал. Недостающие баллы принес так называемый приз зрительских симпатий. У старика были опасения, что его дисквалифицируют за езду на големе. А оказалось, что подобное нововведение удостоилось награды. Чародеи подобного никогда не практиковали, но теперь, наверное, начнут.
Это было настолько удивительно, что Толлеус никак не мог поверить, что это не шутка. И то сказать: оробосцы голосуют за искусника! И тем не менее вот она, грамота с чародейскими печатями: все чин по чину.
А если еще учесть, что оробосский меценат починил ему голема, то и вовсе чудеса! Старик до сих пор гадал, зачем неведомый искусник это сделал. В бескорыстие Толлеус не верил. Скорее всего, оробосец руководствовался какими-то своими замыслами. Как бы то ни было, его действия сэкономили старику кучу денег и времени. Правда, этот доброхот что-то переделал. Всего искусник не понял. Зачем, например, нужны плетения в металлических деталях? Или зачем понадобилось ломать защиту от огня? Это было странно и вызывало тревогу. Однако за другой подарок старик был готов расцеловать благодетеля. Вместо двух сундуков с амулетами, переплетенными нитями так, что и не разберешься и потребляющими уйму маны, теперь все было завязано на один, но какой! Амулет не хуже того, что у него в жилете! Толлеус пропустил момент, когда невидимый искусник успел его сунуть в Паука. Но вот оно — это сокровище. Прочие амулеты можно выгружать…
Старик прищурился:
— Хитро! — Да, старая начинка так и просится в чулан с прочими заготовками. Вот только не получится ли так, что перед турниром явится хозяин и заберет свое добро. И тогда старый искусник останется на старте ни с чем. Такой вариант все объясняет: оробосцы не милые и добрые, как может показаться на первый взгляд. Просто они почувствовали угрозу со стороны Толлеуса и решили убрать конкурента. Значит, и спрятанные плетения в деталях голема таят в себе какую-нибудь гадость. Например, разрушение по команде.
Старик не на шутку разволновался:
— Надо действовать так, как будто я ничего не заподозрил! — подсказал он себе.
— Да! Тогда успокоенные враги не будут искать другие возможности мне помешать!
— Нужно усыпить их бдительность! — вторило Альтер-эго Толлеуса. — Но надо готовиться к любым неожиданностям.
Искусник понимающе закивал головой.
Оболиус притащил целый горшок дымящейся похлебки, кувшин молока и кусок козьего сыра. И никаких пряников! Парень умнеет на глазах! Толлеус обязательно похвалил бы его, если бы тот не забыл принести хлеб. С жадностью, свойственной лишь молодым и здоровым, искусник набросился на еду. Как вдруг в голове отчетливо прозвучало:
— Извините, я хочу с вами поговорить…
Старик уронил ложку: неужели какой-то чародей опять вселился в него? Но нет, ощущения чуждого присутствия не было. Померещилось? Если нет, то где собеседник?
— Вы бы могли принять меня? — снова раздались слова.