Создается впечатление, что после нескольких лет упоительной и горячей любви между императрицей и Потемкиным произошел разлад и супруги заключили своеобразный пакт о сотрудничестве, причем оба предоставили друг другу полную свободу. Это видно из писем Екатерины к Потемкину, пестрящих приветами от очередного фаворита. Злые языки утверждали даже, что фаворитов этих для императрицы отбирал сам Григорий Александрович, причем старался выбрать юношу поглупее – чтоб тот не был для него опасен. Сам же Потемкин не уступал государыне в любострастии и открыто возил с собой небольшой гарем из смазливых девиц и чужих жен, без боязни писавших своему «милюшечке Гришатке» призывные записочки. Таков был век, таковы нравы. Потемкина же и Екатерину связывали вещи «поважнее амуру», они составляли семью «тружеников империи».
Оба тянули тяжкий воз имперских дел, занимались беспокойным российским хозяйством. Именно это стало сутью их отношений, это нашло отражение в стиле и содержании писем Екатерины, рачительной хозяйки, «матери» – к Потемкину, своему доброму хозяину, «батиньке», «папе»: «Между тобою и мною, мой друг, дело в кратких словах: ты мне служишь, а я признательна, вот и все тут… Дай Боже, чтоб полки, идущие на Украину, могли скорее степь перейти; прикажи-тко, барин, когда тебе удобно будет, по степи на каждыя двадцать верст сделать сарай ли корчму».
Потемкин был коренником в этой упряжке, без него имперский воз двигаться не мог. Все остальное в их отношениях казалось обоим не таким уж и важным. А благодарность «матушки», «хозяйки» (так он называл ее в письмах) «бате» за усердие в делах не знала границ: «Нет ласки, мой друг, которую бы я не хотела сказать Вам, Вы очаровательны за то, что взяли Бендеры без потери одного человека». Постоянный лейтмотив в письмах государыни – забота о здоровье Потемкина: «Здоровье твое в себе какую важность заключает, благо империи и мою славу добрую, поберегись, ради самого Бога, не пусти мою просьбу мимо ушей, важнейшее предприятие на свете без тебя оборотится ни во что». И еще один рефрен: «Не опасайся, не забуду тебя», в том смысле, что врагам твоим не верю, кредит твой надежен и за будущее будь спокоен.
К этому времени Потемкин ввязался в грандиозное, невиданное со времен Петра Великого дело. На Юге он открыл для себя Новороссию – отвоеванное у турок Северное Причерноморье – и отдал этой земле свое сердце. Многие годы он руководил и военными действиями против турок, и грандиозной стройкой на берегах Черного моря. В Новороссии и Тавриде (Крыму) Потемкин нашел свою новую родину, тот простор, те «нераспаханные земли» (слова Екатерины), где легче дышалось, где было вдоволь места строить, создавать новое, непривычное. Этого всегда жаждала его беспокойная душа. Как некогда Петр I рвался из душной Москвы на вольный балтийский простор, так и Потемкин спасался здесь, на Юге, от душного мира придворных интриг, утомительного для него, сибарита и лентяя, официального ритуала. В степях Новороссии он нашел вожделенную новизну – спасение от сплина и тоски, которые преследовали его всю жизнь.
В делах и начинаниях Потемкина (как и в петровских) было много поспешности, много жесткости, капризов и самодурства, но был и русский размах. Если уж возводить собор в Екатеринославе, то чтоб не меньше собора Святого Петра в Риме, если уж создавать оркестр, так чтобы в капельмейстеры выписать из Вены самого Моцарта! Это не шутка. В 1791 году ему писал посланник России в Вене граф Андрей Разумовский: «Хотел было я отправить к вам первого пианиста и одного из лучших композиторов в Германии именем Моцарт. Он недоволен своим положением здесь и охотно предпринял бы это путешествие. Теперь он в Богемии (Моцарт ставил там «Волшебную флейту». –