Толпа, массы, политика

В последнее время, пишет он, социализм смог приобрести силу верования потому, что возник в период, когда прежние верования утратили свое влияние и в силу этого возникла потребность в новых богах, в новых верованиях, которые воплощали бы мечты о счастье. Всякие рассуждения о социализме для толпы не имеют значения, ибо она исходит из одной мысли, что рабочий — жертва эксплуатации вследствие дурного социального устройства. Достаточно изменить это устройство и все мечты о справедливости осуществятся.

Социалистическое устройство с его стремлением уничтожить конкуренцию и общим уравнением представляет, по Лебону, непримиримое противоречие принципам демократии. Нет ничего менее демократичного, чем идеи социалистов об упразднении конкуренции, последствий свободы посредством неограниченного деспотического режима и назначения одинаковой зарплаты и способным и неспособным. Демократия косвенно породила социализм и от социализма, может быть, и погибнет.

В прошлом также бывали жестокие схватки в обществе, но тогда толпа не имела такой политической власти. Сейчас же она организована в мощные союзы, синдикаты, обладающие весьма большим влиянием. Для утверждения демократии необходимо ограничивать, а не расширять вмешательство государства, только эти условия могут помочь развитию инициативы и самоуправления. Уже в начале века Лебон предвидит, имея в виду социализм, что «этого ужасного режима не миновать. Нужно, чтобы хотя бы одна страна испытала его на себе в назидание всему миру. Это будет одна из таких экспериментальных школ, которые в настоящее время одни только могут отрезвить народы, зараженные болезненным бредом о счастье по милости лживых внушений жрецов новой веры… Так как социализм должен быть где-нибудь испытан, ибо только такой опыт исцелит народы от их химер, то все наши усилия должны быть направлены к тому, чтобы этот опыт был произведен скорее за пределами нашего отечества, чем у нас»[49].

Толпа и публика (Тард)

Известный французский социолог Габриель Тард (1843–1904) почти одновременно с Лебоном также исследует феномен толпы. Он обращает внимание на то, что толпа притягательна сама по себе, более того, как он выражается, оказывает некоторое чарующее воздействие. Он проводит различие между такими понятиями как толпа и публика и в отличии от Лебона считает современный ему век веком публики. Толпа, по его мнению, как социальная группа принадлежит прошлому, это нечто низшее. Под публикой он понимает «чисто духовное собирательное целое», в котором индивиды не собраны, как в толпе, воедино, но, будучи физически разделены друг от друга, связаны воедино духовной связью, а именно общностью убеждений и страстей. Публика, по Тарду, значительно шире, многочисленнее, чем толпа. Появление книгопечатания и особенно газет произвело своего рода переворот в появлении и роли публики. Масса людей стала читать одни и те же газеты, испытывать, сидя у себя дома, сходные чувства. Периодическая пресса занимается одними и теми же насущными проблемами. Возникновение публики предполагает более значительное умственное и общественное развитие, чем образование толпы.

Если нарождение публики связано с возникновением книгопечатания в XVI в., то в XVIII в. появляется и растет «политическая публика», которая вскоре поглощает в себя, «как разлившаяся река свои притоки, всякого рода другие публики: литературную, философскую и научную… И начинает иметь значение лишь вследствие жизни толпы»[50]. Революция крайне активизировала не только толпу, но и породила невиданное ранее обилие «жадно читаемых газет». В то время о наличии такой публики можно говорить лишь применительно к Парижу, но не провинциям. И только «нашему веку с его средствами усовершенствованного передвижения и мгновенной передачи мысли на всякое расстояние предоставлено было дать разного рода, или лучше, всякого рода публике то беспредельное расширение, к какому она способна, — в чем и заключается резкое отличие ее от толпы»[51]. Толпа не может выйти за определенные пределы, иначе она уже не представляет собой единого целого и не может заниматься одной и той же деятельностью. А комбинация книгопечатания, железных дорог, телеграфа и телефона сделала публику столь многочисленной, что речь идет не об эпохе толпы, а об эпохе публики.

Толпа захватывает человека целиком, она более эмоциональна, чем публика, поэтому и более нетерпима. Падение публики до толпы очень опасно для общества. Вожак воздействует на толпу эмоциональнее и быстрее, но воздействие публициста длительнее. Если толпа по своим характеристикам неизменна, то публика поддается изменениям. Социалистическая публика времен Прудона и конца XIX в. весьма изменилась. Роль публицистов постоянно увеличивается, они создают общественное мнение, не говоря уже о постоянно увеличивающемся потоке прессы. Толпа никогда не бывает международной, тогда как современная публика постоянно бывает международной. Публика, по Тарду, менее слепа и значительно более долговечна, чем толпа.