Толпа, массы, политика

Фромм не разделяет точку зрения, согласно которой фашизм объясняется как «сугубо экономическое или политическое явление». Без учета психологических факторов невозможно понять, каким образом он приобрел власть над целым народом, овладел массами. При этом он выступает и против объяснения фашизма исключительно психологическими факторами или тем, что Гитлер был маньяком, а его последователи — безумцами. Надо исходить из сочетания всех факторов: экономических, политических, социально-психологических. Он задается вопросом — почему народ склонился перед фашизмом без какого-либо сопротивления? В этом плане он делит немецкий народ на две группы — тех, кто сделали это без восторга от идеологии и политической практики нацизма, и тех, кто составил массовую опору этого движения, захваченные его идеологией и фанатически преданные его лидерам. К первой части он относит основную часть рабочего класса, либеральную и католическую буржуазию. Не испытывая симпатий к нацизму, они не оказали ему сопротивления. Фромм объясняет это психологической усталостью и пассивностью, характерными для многих в это время. Рабочий класс был глубоко разочарован поражениями революций, крушением своих надежд на улучшение жизни. Многие из них потеряли веру в результативность политической борьбы. К тому же приход к власти Гитлера породил новую ситуацию и в том отношении, что нацистское правительство отождествлялось с идеей «Германия, которая была унижена Версальским договором». Оппозиция нацистской партии и правительству представала как оппозиция Германии. Гражданин Германии — пишет Фромм — как бы ни был он чужд принципам нацизма, должен был выбирать между одиночеством и чувством единства с Германией, и большинство выбрало единство.

Но основное внимание Фромма обращено на те массы населения, которые с восторгом приняли победу Гитлера на выборах. К ним он относит низшие слои среднего класса: мелких торговцев, ремесленников, служащих. Для всех них идеология Гитлера имела огромную эмоциональную притягательность. Что же притягивало в этой идеологии? «Дух слепого повиновения вождю, ненависть к расовым и политическим меньшинствам, жажда завоевания и господства, возвеличивание немецкого народа и „нордической расы“». Согласно Фромму, для низов среднего класса типичны любовь к сильному, ненависть к слабым, ограниченность, враждебность, скупость. Все это в той или иной мере имеется и в характере других слоев населения, но в среднем классе, который после войны столкнулся не только с падением своего экономического уровня, но и престижа, все эти черты обозначились наиболее выпукло. Поражение Германии и Версальский договор, считает Фромм, стали теми символами, которыми средний класс, особенно его низшие слои, подменили подлинную фрустрацию — социальную. «Националистические страсти были рационализацией, переводившей чувство социальной неполноценности в чувство неполноценности национальной.» Но всеми этими чувствами был охвачен не только средний класс, но и рабочие, и крестьяне. «Огромное большинство народа было охвачено чувством собственной ничтожности и бессилия».

Фромм детально описывает это состояние в немецком обществе, показывая, что в Гитлере сочетались черты озлобленного и возмущенного мелкого буржуа и черты ренегата, готового служить крупным монополиям. Нацизм, считал он, никогда не имел настоящих политических и экономических принципов, кроме радикального оппортунизма. Он давал немалому числу людей хлеб и всем зрелищ. Люди «получали эмоциональное удовлетворение от этих садистских спектаклей и от идеологии, наполнявшей их чувством превосходства над остальным человечеством; и это удовлетворение может — хотя бы на время — компенсировать тот факт, что их жизнь стала беднее и в экономическом, и в культурном смысле»[207]. Речь идет о том, что нацизму удалось мобилизовать эмоциональную энергию нижних слоев среднего класса, психологически возродить их и превратить эту энергию в мощную силу, борющуюся за интересы германского империализма. Гитлер был хорошо знаком с трудами Лебона. В «Майн Кампф» он откровенно писал о том, что массы любят больше повелителя, чем просителя, что часто они не знают, что делать со свободой и чувствуют себя покинутыми. Он чутко реагирует на ощущения масс, описывает состояние человека, присутствующего на массовом митинге. «Массовые митинги необходимы хотя бы потому, что индивид, который становится приверженцем нового движения, ощущает свое одиночество и легко поддается страху, оставаясь наедине; на митинге же он впервые видит зрелище большого сообщества, нечто такое, что большинству людей прибавляет силы и бодрости… он сам поддается магическому влиянию того, что называется массовым внушением»[208].