Толстовский дом

Большая часть письма посвящена Ленину. В какой-то пьесе на сцене глумятся над Лениным, поливая его из чайника водой, как кактус в горшке. В ее любви к Ленину я с ней не сойдусь, но верю, что ей от такой непочтительности искренне больно. Приводит много цитат из Ленина. Например: «… У нас ужасно много охотников перестраивать на всякий лад, и от этих перестроек получается такое бедствие, что я большего бедствия в своей жизни и не знал». Не поленился, пошел специально в библиотеку, нашел в сорок четвертом томе в отчете ВЦИК, 1921 год.

Что еще? Считает правильным запретить «все иностранное»: культуру, кино, литературу. Хочет испытывать гордость за державу, хочет, чтобы молодежь готовили к труду и обороне, а не к потреблению.

По сути, это требование немедленно прекратить перестройку. Но всего страшней тон письма. Догматичный, нетерпимый, командный – «вот так, и все».

Здесь какая-то загадка.

Почему на следующий же день письмо какой-то преподавательницы Техноложки Смирновой перепечатали все центральные газеты?

Сегодня приказом сверху было велено обсудить и одобрить письмо Смирновой в лаборатории Фаины, у Ильи в НИИ и у Фиры в школе. Почему частное мнение одного человека насаждается сверху, как партийная линия? Почему прошло три недели и никакой реакции в прессе? Неужели все кончено? Неужели перестройке пришел конец?

…Бедная Нина. Чуть не плачет, на работе ее бойкотируют как дочь той самой Смирновой, написавшей за Нину Андрееву антиперестроечный манифест, не может же она отречься от матери…

Я шутил: «Мамы всякие нужны, мамы всякие важны». Кажется, она называет Ольгу Алексеевну за глаза не «мама», а «моя мать», все забываю, что она приемная. Ольга Алексеевна удочерила девочку, значит, она хороший человек. И вот поди ж ты, эта красавица – тайное знамя антиперестроечных сил.

Ужасная моя двойственность. Невозможно высказать это вслух, становишься сразу противником перестройки и ретроградом, чуть ли не сталинистом. Демократы бывают так же тоталитарны, как и все остальные. В политике никто не хочет применять правило Нильса Бора, любое явление рассматривать как минимум с двух позиций.

Конечно, я на стороне прогресса, перестройки, демократии, гласности, честного осознания истории, да и как я могу быть в другом месте, это мое место по рождению, образованию, принадлежности к определенному кругу людей. Но что-то во мне отвечает этому ее пафосу верности. Нежелание развенчивать сказку? Так ли уж хороша решительная замена всех знаков нашей истории с плюса на минус? Может быть, народу все же необходимо ощущать себя сильным, а не разоблаченным в своей глупости, проспавшим свою страну? Может, сказка лучше, чем правда?

Нет. Как говорит Манечка, «так тоже еще хуже». Без осознания правды не начнешь новую жизнь. И ведь я-то сам хочу знать правду, а не сказку. Что же, я, профессор Кутельман, задумал приберечь правду для себя, разделить правду на полную правду для умных и принаряженную для народа? Стыдно, Эммануил Давидович.

Записал вслед, как запомнил, «Новогоднее обращение Горбачева к советскому народу»: «… Уходящий год был отмечен масштабной работой по перестройке экономики… и все же экономическая реформа еще не заработала на полную мощность… Нам предстоит многое сделать в будущем году, чтобы решительно изменить ситуацию к лучшему. И эти изменения придут… Нам надо всем настраиваться на такую работу, которая позволит создать новое качество жизни для советских людей». Проверил по газетному тексту. Почти дословно.

1989

Всей кафедрой буквально приклеились к экрану нашего маленького кафедрального телевизора. Смотрим Первый съезд народных депутатов. Я, завкафедрой, гляжу на всех умоляющими глазами прогульщика, нельзя ли отменить мои лекции.

Сахаров на съезде! Ребята аспиранты встали, когда он вышел на трибуну. Они знают, что уже в шестидесятых он требовал прекратить преследования за убеждения, отменить смертную казнь, реабилитировать депортированные народы, что отдал свои сбережения на строительство больницы, что в семьдесят девятом протестовал против ввода наших войск в Афганистан, читали статью, в которой он предлагает конкретные пути всеобщего разоружения, но они впервые видят его, впервые его показали по телевизору. Я тоже встал. Если есть на земле святые, то этот больной, заикающийся почти старик – святой.

Вся кафедра возмущена тем, как депутаты безобразно зашикали Сахарова. Горбачев практически согнал его с трибуны, не дав договорить.

Вечером пришел домой, а там собрание. Дети. Таня, Лева, Нина, Виталик. Сочиняют телеграмму Сахарову.

Спорят, как написать.

Нина: «От всей души поддерживаем Ваши предложения по передаче всей власти Советам, отмене шестой статьи Конституции СССР о руководящей роли КПСС в обществе, по проекту договора между республиками».

Лева: «Глупо перечислять, будто он сам не знает».

Таня: «“От всей души” звучит очень по-советски».

Виталик: «Мы с Вами».