Толстушка под прикрытием

– Но в последний раз папа там до конца срока не остался, – уточнила Зинаида. – Он так рассчитал, чтобы вернуться двадцать второго августа (двадцать третьего у меня день рождения), а появился восемнадцатого. Мы его не ждали, генеральную уборку затеяли. По всей двушке раскардаш, окна моем, бац – отец входит! Мамуля на него налетела: «Чего рано приперся? Квартира не убрана, обед не сготовлен». А он неожиданно обиделся: «Раз мне не рады, уеду». Повернулся и ушел. Мать ему вслед крикнула: «Раньше девяти вечера не показывайся!» Папа и не вернулся, объявился двадцать второго. Маманя на него накинулась: «Где шлялся?» И услышала в ответ: «В Москву по делам ездил». Ох какой скандал она закатила! Люстры тряслись. Утром отец мне подарок сделал – сережки бриллиантовые, кулон им в комплект и золотую цепочку. Я даже растерялась, очень уж дорогое подношение, никогда такое не получала. И тут мать опять метлу оседлала, давай с вопросами приматываться: «Где взял? Сколько стоили? Деньги от семьи ныкаешь? Заначки делаешь?» Папа тихо ей попенял: «У дочки день рождения, не порти праздник». Но разве ж ее остановишь?

Зинаида махнула рукой:

– В общем, налетела чуть ли не с кулаками, ответа требовала, откуда деньги на украшения появились. Потом заявила: «Девчонке двадцать три года, а ты ей брюлики купил. Не по возрасту ювелирка! У тебя жена голая ходит, зимой в драповом пальто бегает, а все вокруг в шубах. Или отвечай, где бабло надыбал, или пошел вон». Отец ко мне повернулся и сказал: «Извини, не хотел, чтобы так получилось, да, видно, иначе нельзя. Валентина, я на развод подаю. В Москву ездил на работу устраиваться, нашел место с большим окладом. Дочери презент приобрел на подъемные, их начальство мне для переезда в столицу выдало. Живи, Валя, счастливо, надоела ты мне хуже проказы». Мать в слезы: «Юра, ты с ума сошел…» Но папа на ее рыдания внимания не обратил и действительно умотал в Москву. Правда, развод не оформил, просто жил отдельно. И мамины похороны он оплачивал.

– Мораль: бабы, помните, мужик тоже человек, будете ему на голову наступать, в семейном счастье топить – он подергается, а потом из-под пятки вывернется и уплывет, – подытожил Степан.

Глава 22

Выйдя от Майоровых, я испытала такое настойчивое желание принять душ, что чуть было не поехала домой. Но, слегка успокоившись, направилась в редакцию журнала «Дом солнца». Начавшийся ночью снегопад напугал водителей, а еще в новостях объявили, что на Москву надвигается буран, поэтому многие предпочли остаться дома или ехать на метро. Пробок на дорогах не оказалось, и я доехала очень быстро, едва успев поговорить по телефону с Елизаветой, Робертом и Денисом.

Не успела я войти в редакцию, как ко мне кинулась Роза Ивановна:

– Ты здесь?

Я удивилась ее вопросу.

– Да. Прибыла к назначенному времени, не опоздала.

– И никто тебя не предупредил?! – всплеснула руками Гаврилова.

Я ощутила беспокойство:

– Нет. А что такое?

Диетолог поджала губы, поманила меня рукой и быстро пошла по коридору.

– Ольга Ивановна велела никому не говорить, – заговорщицки понизив голос, сообщила Роза, когда мы очутились в ее кабинете, – но ты все равно узнаешь, народ только об этом и говорит. Арина умерла.

Я подскочила.

– Обнорская? Заместитель главного редактора?

– Она самая, – подтвердила Гаврилова.

Я без спроса села в кресло.

– Что случилось?

– Авария. Вчера поздно вечером она ехала по какой-то улице, – начала объяснять диетолог, – а там дом строят. По неизвестной причине Арина влетела в возводимое здание. Ужас! Машина всмятку, говорят, у Обнорской не голова, а каша, тело как из мясорубки. Очень надеюсь, что она умерла сразу, не почувствовала боли. И ведь я пыталась ей внушить: «Рина, не гоняй сломя голову». Но она только смеялась. Вот и довеселилась! Один раз Арина меня на брифинг с журналистами повезла. Моя машина на техобслуживании была, я безлошадной оказалась. Вышла из редакции, стала такси ловить, и тут Обнорская подъезжает, дверцу открывает, предлагает: «Прокатить? Ты же на встречу собралась?» Я, наивная дурочка, обрадовалась, села, и она понеслась. Господи, я за короткую поездку с жизнью раз десять простилась. Обнорская летела как угорелая, проскакивала перекрестки на желтый свет, виляла из ряда в ряд. Я ей тихонечко напомнила: «Рина, в тоннеле нельзя перестраиваться». А она хохочет: «Здесь камер нет. Видишь, у меня на торпеде прибор установлен? И не пищит. Не волнуйся, штраф не пришлют». Но разве в деньгах дело? Вторую жизнь никто не подарит.

Роза взяла меня за локоть и понизила голос: