– А почему? Хочешь подскажу? Потому что запихивал в ящик своего паршивого дракона. Понимаешь, что, если бы не пропали «Яблоки» и дерево, никто бы ничего не заметил!
Так вот оно что! Насчет «никто бы ничего не заметил» Славик, может, и погорячился, но рациональное зерно в этом есть. Скульптурки и картину Александр Семенович должен был подменить, а не красть. Если бы он действовал как предписано, и правда никто бы ничего по сей день не заметил. Но Александр Семенович не успел. Он стырил своего дракона, чтобы привлечь внимание, и не успел водрузить копии картины и фигурок на место, чем привлек внимание еще и к ним, а заодно – и ко всей экспозиции, которую, видимо, подменили еще раньше… Точно подменили! Александр Семенович и Славик спокойно разгуливали по гостинице до тех пор, пока все картины не начали забирать на экспертизу. А сейчас они где угодно, но точно не в гостинице. Славик собирается куда-то, Александр Семенович, похоже, остается и вопрошает, что теперь делать. Глупо получилось.
Глупо-то глупо, а отсюда надо выбираться, и как можно скорее. Тот, кто провернул ТАКОЕ дело, ни перед чем не остановится. В смысле, свидетели ему не нужны. Ни Тонкий, ни Александр Семенович. Странно, что стережет их один только Славик. И странно, что все еще стережет.
Тонкий зажмурился еще крепче и решительно открыл глаза. Хлопнула дверь. В телевизоре мигнуло изображение, и комната наполнилась диалогами какого-то дурацкого сериала:
– Я больше не могу так жить.
– Живи иначе, кто не дает…
Александр Семенович в кресле щелкал пультом, и вид у него был самый беззаботный. Славика видно не было, похоже, это он хлопнул дверью.
Тонкий сел на полу, нащупав под руками мягкий ковер, и перебрался в кресло. Александр Семенович обернулся на шум:
– Здорово, сокамерник! – Никогда он так не разговаривал. Все на вы, да пожалуйста, да гран-мерси… Похоже, и правда нервничает.
– Здрасьте. – Тонкий привстал в своем кресле, надеясь разглядеть вид из окна, но разглядел только горизонт да темную полоску леса. Встать подойти и посмотреть как следует было почему-то боязно. Александр Семенович заметил это и с удовольствием проинформировал:
– До ближайшего человеческого жилья и переговорного пункта – километров пятьдесят. Но мы их с тобой не пройдем! Мобильник свой тоже не ищи. – Он щелкнул пультом, шагнул к шкафу-стенке и открыл бар.
Только пьяных придурков Тонкому не хватает для полного счастья! Он кашлянул, боясь сорваться на визг, и твердо, как мог, приказал:
– Оставьте! – Еще добавил для цинизма: – Вы подаете мне плохой пример.
Для Александра Семеновича, знавшего явно больше, чем Тонкий, заявление оказалось неожиданным. Может быть, он подумал, что Сашка дурак и не понял, куда его привезли и зачем, может, еще что, но бар прикрыл и, не убирая руки от дверцы, начал воспитательную работу:
– Конечно, я не буду, если ты хочешь. Знаешь, был такой писатель Януш Корчак. Когда фашисты пришли в детский дом, где он работал, и повезли детей в газовую камеру, он их не бросил. По дороге на казнь и в камере он рассказывал детям сказки, чтобы им не было страшно…
Все-таки он идиот. Но как намекнул-то, а? Тонкий встал, отнял руку Александра Семеновича от дверцы бара и шагнул к окну:
– Сказок я точно не переживу. Сядьте!
Со стороны это, наверное, выглядело красиво и решительно, а вот коленки у Тонкого тряслись, чего уж там. За окном был кирпичный забор с колючей проволокой для надежности. Пара собак во дворе… В общем, в лучших традициях боевиков. А за забором – чистое поле, захочешь – не убежишь, потому что тебя видно на несколько километров вперед – дивная мишень. Совсем далеко – черная полоска леса.
Александр Семенович неожиданно сел, повертел в руках пульт и затравленно спросил:
– Значит, ты понял?
– Не маленький. Расскажите лучше, где мы и сколько у нас времени.
Александр Семенович нервно хихикнул, попытался урезонить Тонкого:
– Да ты что это, серьезно?
– Я таким серьезным уже лет десять не был. С тех пор, когда в последний раз на горшке сидел.
Аргумент показался Александру Семеновичу убедительным, но легче от этого не стало.
– Связь обрублена, даже не думай. В гараже один велосипед, и тот вроде сломан. До ближайшего человеческого жилья я тебе сказал сколько. А про время, честно говоря, не знаю.
Он преданно уставился на Тонкого, лицо у него было такое: «Ну ты же вытащишь нас отсюда, ведь правда же! А я, клянусь, я больше никогда!..»
Индюка было жалко, а себя – и того жальче. Меньше всего хотелось погибать в такой ситуации и в такой компании. Тонкий ходил по комнате туда-сюда, как герой бродилки, цепляясь взглядом за каждый предмет. Телевизор – в нем может быть спрятана какая-нибудь полезная дребедень, картина – за ней может быть сейф, нож – сразу прикарманить, в любой бродилке самая незаменимая вещь… Больше всего, конечно, хотелось найти окно с подсказкой.