Тольтекское искусство жизни и смерти: история одного открытия

Лала успела ощутить вкус того, что он почувствовал, встретившись с Дхарой, и теперь с удовольствием вспоминала это мгновение. Однажды, в детских снах она нашептала ему одну историю, и эта история заставила уже взрослого мужчину испугаться. Вот какой властью над человеческой душой она обладает! Ей удалось взять его за живое тогда и, может быть, удастся еще. Она подняла лицо, пытаясь почувствовать, где он, но, сколько ни старалась, цепенящий туман оставался непроницаемым. Она существо, живущее чувствами людей – такими неподдельными, такими сочными. Чувствует ли он сейчас что-нибудь? Можно ли из этих чувств сотворить разговор? И могут ли ее слова снова завладеть его вниманием? Может ли она не только привлечь, но и удержать его?

У Лалы – той, которая называла себя La Diosa, – перехватило дыхание, пустота, в которой она оказалась, лишила ее всякой уверенности. Только что она могла как угодно играть трепетными воспоминаниями человека, и вот те раз – очутилась неведомо где. Она заблудилась. Да, без этих мучительных человеческих переживаний, вдали от шума человеческих раздумий она оказалась совершенно потерянной. В этом белом свете заключена жизнь, но Лале она была недоступна. Сверкающую тишину пронизывала истина, но Лала не осмеливалась вдохнуть ее. Больше всего на свете ей нужны были отражения, она жить не могла без привычной лжи – а оказалось, что порождать отражения и ложь ей не по силам.

Она пришла в полное замешательство, и, когда ей стало совсем уж невыносимо, что-то слегка изменилось. Кажется, снова послышалось слабое гудение мыслей, а следом – неизбежный гул слов. Видение начинало меняться, принимало новое направление. Лала выдохнула, затем резко вдохнула, и ей стало легче – силы возвращались к ней. Дымка слегка рассеялась, и сквозь тонкий призрачный туман стали оживать новые краски.

* * *

Без всяких предупреждений и чьих-либо команд Сарита снова оказалась в другом месте и теперь, как того и хотелось Лале, стояла на вершине великой пирамиды. Она тоже, по-видимому, осталась одна. Издалека доносился грохот вселенной, кувырком несущейся в бесконечность. Порывы утреннего ветра трепали ее шаль, и она пыталась спрятаться от него за низкой стеной, построенной в древние времена и выставившей напоказ тысячи круглых разноцветных камней. Поверхность стены была холодной. Солнце еще только вставало из-за восточной цепи гор и обещало тепло, но пока не было готово выполнить это обещание. Едва занялась утренняя заря, как Сарита вдруг поняла, что знает эту пирамиду, вызывавшую, хотя и по-своему, такое же благоговение, как пирамиды, построенные древними египтянами. Правда, вокруг не было африканской пустыни – со всех сторон видны были знакомые волнистые холмы и горы, поросшие буйной зеленью лета. Перед рассветом прошел дождь, и внизу почти все заволакивал туман. Сарита смотрела на центральную долину Мехико, это была ее родина. Она стояла наверху самой большой пирамиды Теотиуакана, знаменитой цивилизации ее предков, построенной больше двух тысяч лет тому назад и известной как город, где люди становятся богами.

Ей стало спокойнее, оттого что это место знакомо ей. Было холодно и неуютно, но она была готова ко всему, что бы ни ждало ее дальше. Она съежилась у стены и дрожала, пока наконец солнечный свет молча не коснулся ее выцветших розовых тапок кончиками своих любопытных пальцев. Благодарная за эту толику тепла, Сарита осторожно шагнула вперед, и свет солнца неудержимо хлынул на нее. Она подставила ему лицо, шепча молитву признательности. Какое чудо – та живительная сила, которую свет дает человеческой плоти и всем драгоценным живым существам земли! Она медленно повернулась, впитывая в себя тепло, давая лучам проникнуть во все мышцы ее слабого, больного тела. Может быть, это и сон, думала она, но то, что она сейчас чувствует, – это настоящее, тут и спорить не о чем. Довольная тем, что снова осталась наедине с собой, она, согретая ласковым теплом, подождет здесь, прислушиваясь ко всем звукам.

И тут она увидела его: он стоял наверху древней лестницы, дыша спокойно и ровно, как будто не взобрался только что на самую вершину, как будто его принесли величественные крылья намерения. Руки его были вытянуты в стороны ладонями вверх, он был неподвижен и невозмутим. Это ее сын Мигель Анхель, тот, кого она с таким трудом пытается спасти от надвигающейся смерти. Но в этот волшебный миг он пришел из другого времени, он полон сил, потому что юн, мужествен, движим решимостью. В этом видении он излучал жизнь. Она исходила от него сияющими завитками света, озаряющего лежащий внизу мир и выманивающего остатки тумана из его тайных убежищ.