Том 1

«Безусловно начинающим из себя», в известном смысле, является всякое необходимое бытие; вошь монарха в этом отношении ничем не отличается от самого монарха. Гегель этим, следовательно, не сказал о монархе ничего такого, что составляло бы его особенность. Если же Гегель думает, что по отношению к монарху мы должны признать нечто особенное, специфически отличающее его от всех остальных объектов науки и философии права, то это просто глупость; эта мысль Гегеля правильна лишь постольку, поскольку «единое лицо-идея» есть нечто, что может быть выведено из воображения, а не из рассудка.

«О суверенитете народа можно говорить в том смысле, что по отношению к внешнему миру народ есть вообще нечто самостоятельное и составляет собственное государство» и т. д.

Это — азбучная истина. Если государь есть «подлинный суверенитет государства», то он и по отношению к внешнему миру должен был бы быть признан «самостоятельным государством», даже независимо от народа. Если же государь суверенен постольку, поскольку в нём представлено единство народа, то он сам только представитель суверенности народа, её символ. Суверенитет народа не есть производное от суверенитета государя, а, наоборот, суверенитет государя основан на суверенитете народа.

«Можно, таким образом, сказать также и о суверенитете внутри страны, что он пребывает в народе, если говорят лишь вообще о целом, совершенно так же, как мы выше (§ 277, 278) показали, что государство обладает суверенитетом».

Как будто не народ есть действительное государство. Государство есть нечто абстрактное. Только народ есть нечто конкретное. И замечательно то, что Гегель, который, не задумываясь, наделяет абстракцию таким живым качеством, как суверенитет, нерешительно и со всяческими оговорками приписывает это качество конкретному.

«Но обычный смысл, в котором в новейшее время стали говорить о суверенитете народа, состоит в том, что этот суверенитет берётся как противоположность суверенитету, существующему в монархе; взятый в таком противоположении, суверенитет народа принадлежит к разряду тех путаных мыслей, в основании которых лежит дикое представление о народе».

«Путаные мысли» и «дикое представление» здесь только у Гегеля. Само собой ясно: если суверенитет существует в монархе, то глупо говорить о противоположном суверенитете на стороне народа, ибо уже по самому своему понятию суверенитет не может иметь двойного, а тем более противоположного себе существования. Но:

1) вопрос именно в том и состоит: не является ли иллюзией суверенитет, который якобы сосредоточивается в монархе? Суверенитет монарха или народа, — вот в чём вопрос!

2) можно говорить также о суверенитете народа в противоположность суверенитету, существующему в монархе. Но тогда речь идёт не об одном и том же суверенитете, существующем на двух сторонах, а о двух совершенно противоположных понятиях суверенитета, из которых одно обозначает такой суверенитет, который может осуществиться в монархе, другое — такой суверенитет, который может осуществиться только в народе. Это подобно вопросу: является ли сувереном бог или человек? Один из этих двух суверенитетов есть неправда, хотя и существующая неправда.

«Народ, взятый без своего монарха и без того расчленения целого, которое необходимо и непосредственно связано именно с монархом, есть бесформенная масса, не представляющая собой больше государства и не обладающая уже больше ни одним из определений, наличных лишь в сформированном внутри себя целом, — не обладающая ни суверенитетом, ни правительством, ни судами, ни начальством, ни сословиями, ни чем бы то ни было. Благодаря тому, что в данном народе выступают такие, имеющие отношение к организации, к государственной жизни, моменты, он перестаёт быть той неопределённой абстракцией, которая в самом лишь общем представлении называется народом».

Всё это — тавтология. Если народ имеет монарха и необходимо и непосредственно связанное с последним расчленение целого, т. е. если он организован как монархия, тогда, разумеется, взятый вне этой организации, он превращается в бесформенную массу и становится лишь общим представлением.

«Если под суверенитетом народа понимают форму республики и, ещё определённее, форму демократии, то не может быть речи о таком представлении, когда мы имеем дело с развитой идеей».

Это, конечно, верно, если о демократии имеют, вместо «развитой идеи», только «такое представление».