Том 1

Василий Луза и Ван Сюн-тин вели группы пограничных охотников-тигробоев. За ними шло двести корейских женщин-партизанок, участниц взятия Юкки; во главе их, тяжело дыша и поминутно утирая губы головным платком, шла Варвара Ильинична Хлебникова. Женщины несли десять знамен, похожих на листы покоробившейся и плохо окрашенной фанеры, но то был холст, смоченный в теплой человеческой крови в дни штурма Юкки.

За женщинами Кореи шли спортсмены нового города, планеристы и парашютисты, ученики Тарасенковой.

Над толпой колыхались полковые знамена, обвитые красными бантами, знамена дружин и отрядов, полотнища антивоенных и антифашистских лозунгов и скромные флаги городских землячеств рядом с транспарантами наказов городскому совету.

«Нагато Сакураи ждет нас!

За работу!

Революция не знает инвалидов,

кроме инвалидов совести!

Все на фронт! Война войне!»

Над толпой плыли портреты Сталина, Ворошилова, Тельмана, Долорес Ибаррури, Сун Ят-сена, Тана, Нагато Сакураи, Ю Шаня, Осуды и таблички с именами погибших за народное дело.

На открытие города съехались гости отовсюду. С новой стройки 219 приехал Марченко, с ним делегация лучших стахановцев. Они привезли городу пять разборных домов. С бывшей стройки 214 прибыл молодой секретарь парткома и разложил у трибуны свежие огурцы «сорт Марченко», первый урожай таежных городов.

Приехал из Хабаровска раненый Чэн, из Ворошилова — полковник Богданов на костылях, от авиадесанта Шершавина делегатом — лейтенант Чаенко, от штаба маньчжурских партизан — Ю Шань, командир железнодорожного корпуса, из Северной Кореи прилетел Шуан Шен, глава Ревкома, с пятью стариками — свидетелями белояпонских бесчинств. Народы стали вокруг трибуны. Осуда поднял руку. Толпа переводчиков приблизила свои лица к микрофонам.

— Мы открываем сегодня город мира, город великого братства народов, — сказал Осуда. — В то время как война безжалостно кромсает миллионы трудящихся, мы готовим из оставшихся в живых кадры мира…

Он говорил о фашизме, об угнетении малых народов, о клещах капиталистического рабства и, нагибаясь с трибуны к народу, называл имена живых, здесь стоящих людей, жизненный опыт которых подтверждал его выводы.

— Мы воспитываем здесь рабочих, умеющих управлять своими заводами, землевладельцев, знающих, кому принадлежит земля, солдат, способных командовать полками, — мы создаем учителей жизни.

Осуда долго не мог окончить речи. Она ежеминутно прерывалась криками одобрения, воплями дикой страсти. Закончив речь, он предложил выбрать постоянный совет города Сен-Катаямы братским поднятием рук.

Из рядов под музыку, песни и слезы двинулись к трибуне избранные. Они поднимались к Осуде и, представ перед народами, избравшими их, произносили, как присягу, обещание жить и умереть вместе со всеми.

Вот поднялся сморщенный Ван Сюн-тин в больших железных очках, придававших глазам вид удивленный, как бы растерянный. Рядом с ним твердо стал, покручивая седые усы, Василий Луза.

Переводчики еще досказывали ко всеобщему сведению его удивительную биографию, когда учитель Шуан Шен помог взойти на трибуну Варваре Хлебниковой.

Легким прыжком побежал Ю Шань, за ним японский солдат Хаяси, японский шахтер Иошино, японский рыбак Озаки, за ними Тарасенкова.

Нанайцы вывели из своей колонны подростка лет семнадцати, прося включить его в число избранных, потому что он брат Бен Ды-Бу, бомбардира, и будет полезен храбростью.

Сразу же после парада начались игры и представления на открытом воздухе, переходящие в маленькие митинги, с десятками возбужденных ораторов.

Радиорупоры наперебой сообщали о поступивших приветствиях городу, о восстании в Шанхае, о том, что революционной харбинской промышленности нужно две тысячи металлистов, пятьсот электриков и монтеров, двести человек мукомолов, что избрано маньчжурское народное правительство, в котором Чэн — комиссар военных дел, а старик Ван Сюн-тин, огородник, — председатель Чека.

Землячества выбирали будущие советы своих районов, вспоминали старых товарищей.

Неистовое возбуждение народа не угасало и к вечеру. В такие дни нет предела человеческим силам, выносливость становится вдохновенной, способной на величайшие геройства. Десять тысяч человек, охваченных огнем великой гражданской страсти, равны сотням тысяч подневольных солдат, а взятые в одиночку, они — командиры, они — вожди, они и тогда действуют от имени тысяч.

4

Вечером собрались у Осуды. Варвара Ильинична, будто вывозя дочку впервые, явилась, держа Ольгу за руку. Она была все той же, громоздкой и говорливой, чуть лишь медлительнее, и, как прежде, отлично всех знала в лицо и по имени. Она никогда не отставала от жизни, у нее на всех хватало времени. Стол был уже накрыт. Луза и Ван Сюн-тин, пришедшие раньше всех, оживленно составляли сложные напитки, мешая разные вина и сдабривая смеси горчицей и перцем.

— Это от ревматизма, — говорили они друг другу. — Это от головной боли, — и хохотали медленным стариковским смехом.