Читаем Том 1 полностью

Может быть, распустить волосы, прежде чем… Это я видела однажды в кино. Все ревели.

Не могу сидеть спокойно. Пойду еще раз на ту сторону. Когда колокольня исчезнет из виду, я это сделаю.

Восемнадцать лет. (Уходит.)

Томас и Кристоф входят. Кристоф — чуть постарше Томаса,

белокурый, честный, заурядный.

Кристоф. Я верю тебе. Потому что я твой школьный товарищ и друг. И потому, что ты гений, а я почтовый чиновник. Но, в сущности, надо бы рассуждать трезво.

Томас (настойчиво). Неужели ты не видишь их? Ведь я нарисовал их тебе, как живых. Предводитель рабов стремится к освобождению попираемых, истерзанных братьев и уже почти достиг цели. Но глупость, равнодушие, нелепый случай предают его. И вот он висит на кресте, и перед ним расстилается дорога от Капуи до Рима, и вся эта пыльная, добела накаленная дорога уставлена крестами, на которых корчатся в предсмертных муках его братья.

Кристоф. Сколько, в сущности, можно заработать на такой пьесе?

Томас. Этого я не знаю.

Кристоф. Томас! Послушай! Нельзя же вечно работать наобум, без смысла, без практической цели, без денег. Почему ты не поищешь должности? В какой–нибудь редакции или что–нибудь в этом роде? А в свободное время…

Томас (резко). Нет, так я не могу.

Кристоф (смиренно). Я не хотел тебя обидеть, Томас. Я говорю только потому, что я тебе друг и верю в тебя. На что это ты так уставился?

Томас. Лес, дорога, и небо над ними. Я вижу их, тех, кого хочу воссоздать. Вот они — предводитель рабов и римский военачальник.

Кристоф (напряженно всматривается, потом огорченно). Я вижу только трубу электростанции и железнодорожный мост. Кстати, помнишь, я рассказывал тебе о Фрезенеке, из нашей конторы. Вчера, после работы, мы шли с ним домой. Вдруг видим — толпа. Оказалось, арестовали какую–то женщину: она до полусмерти избила своего ребенка. А Фрезенек и говорит: неужели мать не имеет права даже на такое удовольствие, как отколотить своего ребенка, когда захочется?

Томас. И ты думаешь, что вот такого Фрезенека можно переделать?

Кристоф (убежденно). Ты мог бы это сделать.

Томас. Ты твердо в это веришь?

Кристоф. Так же твердо, как в мою контору и в чернильное пятно на моем столе. Однако становится холодно. Может быть, подымемся в «Три ворона» и выпьем чего–нибудь горячего, а?

Томас. Я останусь здесь.

Кристоф. Хорошо. Если я тебя здесь не найду, увидимся дома. (Уходит.)

Томас. (один). Переделать такого Фрезенека, вселить в него другую душу. Ему кажется, что это так же просто, как подать нищему грош. Только потому, что я задался этой целью, он в нее верит. Конечно, свеча не померкнет, если о нее зажигать другие. Но где взять материал, способный воспламениться? Воспламенить воду? А он — верит в меня.

Что это там? Она, кажется, распускает волосы? Что она делает? О!.. (Вскакивает и поспешно бежит.)

Господин Шульц (средних лет, толстый, лысый, одет безукоризненно; входит). Прекрасный лес, а рядом — электростанция. Приятный вид: сочетание красот природы с дарами цивилизации. Наши современные художники, так много мнящие о себе, пожалуй нашли бы эту зарю безвкусной. Даже мою виллу они назвали бы, вероятно, безвкусицей, халтурой. Если хочешь в свое удовольствие предаться чувствам, не отказываясь от привычного комфорта, они тебе сразу же — безвкусица.

А я люблю безвкусицу. У меня хватает мужества любить ее. Иногда мне хочется пощекотать себе нервы, но не слишком их при этом утруждать. (Садится.)

Если верить поучительным историйкам, то мне полагалось бы теперь блуждать со взъерошенными волосами, точно за мной гонятся фурии со скоростью сто двадцать километров в час. Как она стояла передо мной, эта девчонка. Ни дать ни взять Геповева, или Гризельда, или еще какая–нибудь дама из хрестоматии для назидательного чтения.

Судьба, уважаемая фрейлейн, судьба. Знал бы я, что дело со мной так обстоит, я пальцем бы ее не тронул. Глупая индюшка. Почему она не взяла четыреста монет? Пошла бы к врачу, и через недельку–другую все было бы в порядке. Так нет. Непременно истерика. Непременно биться головой об стенку.

Неужели она выкинет какой–нибудь номер? Эти истерические девчонки из простонародья — находка для кинорежиссеров и ниспровергателей.

Что там происходит? Теперь же не время для купанья, господа. Ах, вот как. Неприятное зрелище. Здесь даже земельные участки стали падать в цене из–за этих вечных самоубийств.

Ну, что ж, всякому свое. Я — испаряюсь. (Уходит.)

Томас (входит, почти неся на руках Анну–Мари). Так. Здесь я минутку передохну. Потом отведу вас к себе. Это недалеко.

Анна–Мари. Оставьте меня! Я не кричала. Почему вы мне помешали?

Томас. Вы дрожите всем телом. Вы можете простудиться насмерть, если сейчас же не окажетесь в тепле.

Анна–Мари. Я не кричала. Что вам от меня нужно? Я вас не звала. Теперь все было бы уже кончено.

Томас. Вы видите эту Красную виллу? Я отведу вас туда.

Анна–Мари. Нет, нет. Только не туда. Ради всего святого — не туда.

Томас. Тогда ко мне.

Кристоф (возвращается). Что случилось?

Томас. Я вытащил ее из реки. Помоги мне отвести ее. Отведем ее ко мне.

Перейти на страницу:

Все книги серии Л.Фейхтвангер. Собрание сочинений в 12 томах

Похожие книги

Великий Могол
Великий Могол

Хумаюн, второй падишах из династии Великих Моголов, – человек удачливый. Его отец Бабур оставил ему славу и богатство империи, простирающейся на тысячи миль. Молодому правителю прочат преумножить это наследие, принеся Моголам славу, достойную их предка Тамерлана. Но, сам того не ведая, Хумаюн находится в страшной опасности. Его кровные братья замышляют заговор, сомневаясь, что у падишаха достанет сил, воли и решимости, чтобы привести династию к еще более славным победам. Возможно, они правы, ибо превыше всего в этой жизни беспечный властитель ценит удовольствия. Вскоре Хумаюн терпит сокрушительное поражение, угрожающее не только его престолу и жизни, но и существованию самой империи. И ему, на собственном тяжелом и кровавом опыте, придется постичь суровую мудрость: как легко потерять накопленное – и как сложно его вернуть…

Алекс Ратерфорд , Алекс Резерфорд

Проза / Историческая проза