Том 1

— Я буду исполнять все, что надо... — пробормотал Алеша.

Кружан опять улыбнулся.

— А ты откуда такой взялся, с мешком? — спросил он.

— Я? Я с поезда.

— Он с поезда, — вмешался Семчик. — Он от голода ездил. Он рабочего сын. Токаря?

— Да, токаря. — Подтвердил Алеша.

— Я тебе говорю, Кружан, это мировой парень. Я ручаюсь. Как старый комсомолец.

— Пиши заявление, — сказал Кружан. — Там посмотрим.

Алеша дрожащими пальцами написал заявление.

— Почерк у меня плохой, — сказал он, отдавая заявление.

— Мы тоже университетов не кончали, — ответил Кружан. — Все? Можете быть свободны.

Алеша и Семчик вывалились на улицу.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Семчик. — И дело сделано. Со мной не пропадешь.

— Но он ничего не сказал.

— Кто? Кружан? Ты знаешь, что за парень Кружан?

И Семчик, захлебываясь, рассказал, что за парень Кружан.

Глеба Кружана перебросили к нам из Энска. Он был там на большой комсомольской работе. Он рано вступил в комсомол — чуть ли не в восемнадцатом году. До этого он сжег хутор отца. Старый Кружан, сивоусый, кряжистый хуторянин, послал сыну вдогонку заряд из старой двустволки и отцово проклятие.

Глеб гнал серого жеребца что было духу; в трех километрах от города конь в судорогах повалился наземь. В город Глеб вошел пешком.

В городе он ходил на все собрания и всюду громче всех кричал: «Доло-ой!» Он особенно регулярно посещал собрания в ученическом клубе. Сбив кубанку набекрень, он закладывал два пальца в рот и свистел. Он пришел однажды и на собрание рабочей молодежи. Он перебил оратора-большевика, призывавшего молодежь на фронт, и уже заложил пальцы в рот, чтобы поднять свист. Но его быстро укротили фабричные ребята. Тогда он швырнул кубанку об пол и заявил, что он сам пойдет на фронт. Он требовал, чтоб его записали добровольцем. На фронт его не послали, а направили в комендатуру города. Он ходил в малиновых галифе, бряцая шпорами; огромный парабеллум болтался на боку. Потом он работал не то в Чека, не то в угрозыске. Ходил на самые рискованные облавы. Три раза в него стреляли, — один раз пуля попала в голову. Думали — не выживет. В начале двадцать первого года он был уже на большой комсомольской работе в Энске.

Однажды ночью он выехал в район и вместе с местной ячейкой выловил с десяток бывших офицеров, попов и спекулянтов. Он расстрелял их тут же без суда и следствия. За это его арестовали. Он просидел около года в тюрьме, его судили, приняли во внимание его молодость, храбрость, раскаяние и послали к нам.

— Это мировой парень! — восклицал Семчик. — Теперь таких нет. Теперь все шкурниками стали. Все в школы лезут.

— Учиться надо! — пробормотал Алеша, но Семчик его перебил:

— Если все пойдут учиться, кто тут работать будет? А вдруг банда налетит? Нам бойцы нужны.

Алеша не стал спорить, но про себя думал свое.

— Учиться... — ворчал Семчик. — « Я замечаю: обабились наши комсомольцы. Жениться стали. По частным квартирам расползаются. Дай сейчас тревогу — всю ночь придется собирать ребят. Да и не соберешь! Многие жен не бросят... Не нравится мне это!

Они распрощались, условившись завтра снова встретиться в укоме.

Уже в сумерках Алеша добрался домой на Заводскую и постучал в окно, как всегда — три раза. Вся семья выскочила на этот стук и, как почетного гостя, провела Алешу в дом. Пока он мылся и переодевался, его забрасывали вопросами.

— Много видел, — отвечал он, фыркая под умывальником. — Хорошая жизнь начинается, мать. Шахты пускают — видел. Заводы работают — видел. Поля...

— А пшеница?

— И пшеница, мать...

— Дай-то бог...

Отца Алексей даже не узнал: совсем помолодел отец.

— Он опять в цехе работает, — радостно шепнула мать. — Завод-то ведь пускают.

После трех месяцев скитаний Алексей снова лежал на своей кровати, под родительской крышей. Он долго не мог уснуть. Вся его короткая жизнь прошла здесь, между сундуком и кроватью. За три месяца он видел больше, чем за всю свою жизнь. Он жалел теперь, что так коряво разговаривал с Кружаном. Надо было прийти и сказать: «У меня желание работать, как добрый паровоз. Я что хочешь буду делать. Я умею кой-чего». И Кружан сразу двинул бы его в дело.

Алеше представлялось, что Кружан сидит в горкоме, как в штабе или как в нарядной на шахте. К нему приходят люди, а он дает им наряды. Одному говорит: «Вали, создавай школы — готовь инженеров», другому: «Вали, пускай заводы!» Лихорадочная, бурная деятельность кипит в горкоме! Вот как себе представлял комсомол Алеша.

Утром отец осторожно спросил его:

— Ты что собираешься делать?

— Учиться собираюсь, — решительно ответил он.

— Учиться вечером можно, — пробурчал отец. — У нас ребята вечером учатся.

— Днем работать пойду. Ясно.

Отец, уже одетый в замасленную спецовку, топтался у двери.

— Кабы ты захотел, — робко пробормотал он, — я бы тебя к себе в цех взял. Я говорил с людьми... Да ты все в ученые лезешь...

— В цех? — взволнованно закричал Алеша. — Пойду в цех. С радостью!

— Ну? — удивился отец. — А я думал... — Он радостно улыбнулся. — Значит, завтра и на работу...