Том 1

Начальник, как и Лин, смеялся и размешивал сахар в стакане.

— Если бак упадет, он упадет нам на голову.

Пятую стрелу поднимали с земли целиком. Схваченная за горло блоком, она покорно шла вверх.

Вдруг сверху что-то полетело и, звякнув, упало наземь.

— Гайка, что ли?

Помощник прораба Поливянный нагнулся и ахнул. Глазунов бросился к нему.

— Что такое? — тревожно крикнул он.

Поливянный растерянно вертел в руке железный осколок.

— Ролик... лопнул... — прохрипел он.

Глазунов снял капелюху и вытер потный лоб. Позвонили Лину.

Перепрыгивая черев канавы и кучи железа, Лин уже бежал к баку. Ему молча подали обломок. Лин взял его, посмотрел и скрипнул зубами:

— Чугун...

Кромку огромного чугунного ролика срезало скосившимся канатом, словно это был не чугун, а лед, дрогнувший в марте.

— Что будем делать, хозяин? — тихо спросил прораб.

— Ролик менять, — резко ответил Лии, — вот что делать. Немедленно менять ролик. И никакой паники.

Но сам он был мрачен и темен. Он унес к себе обломок и опять и опять рассматривал серые зерна излома. Он возился с чертежами. Проверял расчеты. Потом, обхватив голову руками, долго сидел молча.

Вечером он сказал начальнику:

— Подымать на таких роликах рискованно.

— Вывод?

Лин пожал плечами.

— Буду подымать. За роликами сам следить буду. Других нет.

Для испытания канатов и роликов Лин произвел пробный подъем бака на триста миллиметров. Стрелы и канаты выдержали испытание. Лебедки работали дружно и плавно. Тогда Лин составил список лучших такелажников, которым поручил проверить состояние всех стрел, канатов, узлов, жимков, болтов. Все проверявшие дали личную расписку в том, что они сами осмотрели свой блок или канат и нашли его в полном порядке. Человек осознает себя в ответственности. Каждый из этих такелажников с чувством великой гордости щупал канаты.

Ночью Лин, присев на край стола в конторке, проверял «список мелочей»: что сделано, что нужно сделать.

— Ты все сейчас отстаешь. Колодочка, — сказал он скуластому бригадиру, — чтоб к утру канат на лебедке был.

— Понял. — Колодочка, прищуривая левый глаз, бросает папироску на пол, приминает ее осторожно подошвой, натягивая рукавицы. — Понял.

Он выходит, негромко хлопнув дверью.

— Обойди бак и иди спать, — говорит Лин Глазунову. — Спать надо. Спать.

— Ну, спасибо, что еще раз зашел, — тепло и тихо отвечает Глазунов. — Да, спать...

На стене — часы-ходики. Двадцать минут третьего. Морозная ночь бредет по площадке. Подъем завтра.

Утром в конторе рвали на полоски кумач. Вороха красных лент валялись на столе. Было похоже — люди готовятся к праздничной демонстрации.

На площадке устранялись последние недоделки. Как всегда бывает, в последний момент их оказалось много. Лин был всюду: он сам ходил осматривать якоря, зачалки, лебедки. Вокруг места подъема уже стояла охрана.

В половине третьего Лин собрал в конторку командиров подъема. Они стояли один к одному, в брезентовых грязных плащах, валенках и капелюхах. Докуривали цигарки; сняв рукавицы, грели над печкой зябкие руки. Сбивали снег с валенок.

Лин вышел на середину с листком бумаги в руках. Это был приказ о порядке подъема.

— Подъем начать в три часа дня. Всем рабочим выдать красные повязки. Лиц, у коих повязок нет, удалять немедленно с площадки. Командует подъемом Глазунов. Он один отдает команду. Выполнять беспрекословно. Никаких советов и криков. Хочешь посоветовать — тихо передай мне. Чтоб паники не было. Ясно?

— Ясно.

— Расстановка людей такая: на якорях бригада Ломакина.

— Есть.

— Мартыненко ставит по одному человеку на каждую стрелу. Только с головой человека.

— Есть.

— Отвесы смотрит Керн.

— Есть.

— Лебедками командуют Поливянный, Беспалов, Медведев, Оборин.

— Все ясно? Прикажите всем, кто у лебедок, поднять уши на шапках. Слушать в оба. Световую сигнализацию знают все? Точка.

Он натягивает рукавицы и говорит веско:

— Это нам экзамен, товарищи.

Люди уже по местам. Глазунов несколько минут еще топчется около канатов, потом, кашлянув, говорит электрику:

— Ну, едем.

Они лезут на сигнальную вышку. Люди смотрят им вслед: вот уже долез прораб до верха, вот уже на вышке, вот хлопает рукавицами.

— Все по местам! — кричит Глазунов.

Гудит заводской гудок: три часа. Рокот раскатывается широко окрест; наконец, замирает последняя нота. Глазунов, как дирижер, разводит руками. Над лебедками — номера. Эти же номера написаны на баке возле блоков. Электрик включает лампы. Шестая и четвертая лебедки Поливянного, первая и седьмая Медведева начинают дребезжать. Медведевские — звонко. Поливянновские — с грохотом. У каждой лебедки свой голос.

Что-то звякнуло, лязгнуло на баке. Бак завозился на шпалах, заерзал. Потом плавно пошел вверх. Воробьев спокойно посмеивается в усы. Лин внизу жмет каблуком канаты. Снег кружится по площадке. Ни одного голоса не слышно. Только лебедки поют.

Бак висит уже над землей — десять тысяч пудов железа.

Лину нечего больше делать внизу. Вместе с Воробьевым они взбираются на верх башни. Здесь будет все решаться. Лин то и дело поглядывает на ролики.