Том 1

Аггей крикнул вдогонку: «Вон направо твоя комната», — и, умиляясь, стоял около Нади, распутывавшей вуалевый шарф…

— Я тоже буду мыться, — сказала она, — ужасная пыль.

— Господи, что же я думаю, а ужин! — воскликнул Аггей. — Впрочем, я сию минуту. — И он пошел в столовую.

«А он все такой же, — думал Аггей, стоя под висячей лампой. — Я уже вижу, что обрадовался; а она ничего, — кажется, мешать нам не будет».

К столу, уставленному домашними яствами, проплыла и неслышно села за самовар Марья Ивановна — экономка.

— Марья Ивановна, — сказал Аггей, — хорош ли ужин сегодня?

— Не знаю, батюшка, так это все сразу да кувырком распорядились; что выйдет — не пеняйте, а завтра постараемся.

— Что они как долго моются?

— А барышня настоящая красавица, и сундук с платьями, вот бы… Эх… да что и говорить… Не то что уездные наши…

— Перестаньте, Марья Ивановна, всегда вы скажете глупость…

Надя вошла под руку с братом. На ней было синее платье. Оглядываясь, она сказала:

— У вас здесь все чудесное, старинное. Наверно, мебель так же стояла сто лет назад.

— Да, все старое, — сказал Аггей и, притянув вымытого одеколоном Степана, трогал волосы его и плечи, — я так рад, я совсем один живу. Нам нужно о многом переговорить…

— Ты очень гостеприимен, — говорил Степан, слегка запрокинув лицо в большой бороде каштанового цвета, — мы в Петербурге отвыкли от деревенских обычаев… И если глубже рассмотреть, то деревенская жизнь более значительна, чем городская.

— Да, да, — говорил Аггей, придвигая им блюда с едой, — ешьте же…

— Тем смешнее, что я — агроном по профессии — никогда не вижу деревни. — И, самому себе улыбаясь, Степан глядел повыше головы собеседника.

— Какой у вас костюм? — спросила Надя. — Очень вам идет…

Аггей, оглядывая огромное свое тело в расстегнутом на груди кафтане, из-под которого была видна белая рубаха, смутился, запахнулся.

— Мне кажется, что я толстый такой, неловкий.

Надя засмеялась, так же как и брат, закидывая голову на высокой шее, морща подбородок, прикрывая глаза длинными ресницами, и Аггей подумал, с тоской вглядываясь: «Где я видел ее?»

— Нам по дороге попался пьяный мужик, — говорила Надя, — большой и косматый, у пояса привязана целая куча уток; брат его спрашивает: «Как ты из такого ружья столько настрелял?» А он тряхнул головой и говорит: «Когда я, чудесный барин, выпью, что угодно могу сделать…» И попросил гривенничек за знакомство.

Надя, рассказывая, подняла руки, и, глядя на них, Аггей подумал: «Какая она театральная все-таки».

Степан сдержал зевок.

— Вот теперь я чувствую, что устал, иду спать. «Милый он, — слегка волнуясь, думал Аггей, ведя друга в спальню, — сейчас ему все расскажу». Но Степан раздевался и говорил, сладко зевая:

— Завтра возьму почву для исследования: не знаю, как у тебя, но крестьянские земли совершенно лишены фосфатов. Их нужно сдабривать жжеными костями или американским гуано. Ты бы сделал опыт.

— Хорошо, — сказал Аггей уныло, — попробую. — И сел на кровать, устало опустив руки.

— Степан, ты знаешь, я десять лет прожил один. Тяжело.

— Как же, знаю. — Степан отстегнул помочи и погладил впалую грудь. — Гуано, конечно, дороговато, но крестьяне могут пользоваться суперфосфатом. Я усиленно провожу в земстве раздачу томасова шлака.

И он залез в постель, глядя поверх головы собеседника на свои какие-то суперфосфаты, а Аггей сидел около, освещенный сбоку свечой, так что блестел кончик его крупного носа и один тоскливый глаз.

— Слушай, — сказал Аггей, — я десять лет все один и один…

Но у Степана уже закатывались глаза.

— Убийственны эти дороги ваши… Задуй свечу и не буди меня поутру.

Аггей посидел немного в темноте и пошел по коридору, опустив голову. В конце коридора была наглухо закрытая дверь в зимние сени… Остановясь перед Дверью, обитой кошмой, Аггей глядел на медные гвоздики.

— Ну, конечно, он устал, а я пристаю с глупыми речами. Все-таки раньше Степан был добрее. Или уж я одичал очень и смешон.

Тронув шляпку гвоздя, он подумал: «Вот эти гвозди зимой покрываются инеем и делаются белые, как грибы…»

Вдруг тень его на стене переместилась направо. Оглянувшись, Аггей увидел улыбающуюся Надю, со свечой в руке.

— С кем вы разговариваете? — спросила она.

— Я ни с кем, — ответил Аггей, подойдя и краснея. — Вы не спите?

— Я хотела потихоньку обойти весь дом. Здесь можно заплутаться, проблуждать всю ночь. Мне все кажется: в комнатах пахнет плесенью и старой пачулей. — Она села на подоконник открытого в сад окна. — Какой вы счастливый, Аггей Петрович.

Она вздохнула и, откинувшись, положила ногу на ногу, охватила колено…

— Резедой пахнет, слышите? Сыростью и резедой. Аггей, глядя на ее колено и голые до локтей руки, не замечал улыбки, растягивавшей полный его рот…

— Я вспоминаю, — продолжала Надя, — у вас в комнате стояла игрушечная изба с печкой и лавками, как настоящая, туда можно было заходить…

— Да, отец велел ее построить на елку…