Еще один вопрос, и на этом кончим. Автор с превеликой важностью заявляет: “Союзный комитет упрекает нас в том, что мы повторяем мысли Плеханова. Повторять Плеханова, Каутского и других столь известных марксистов мы почитаем достоинством” (стр. 15). Стало быть, повторять Плеханова и Каутского вы считаете достоинством. Прекрасно, господа. Так слушайте же:
Каутский говорит, что “социалистическое сознание есть нечто
Перейдем к Плеханову. Плеханов говорит: “…Не понимаю я также, почему думают, что проект Ленина,[133] будучи принят, закрыл бы двери нашей партии множеству рабочих. Рабочие, желающие вступить в партию, не побоятся войти в организацию. Им не страшна дисциплина. Побоятся войти в нее многие интеллигенты, насквозь пропитанные буржуазным индивидуализмом. Но это-то и хорошо. Эти буржуазные индивидуалисты являются обыкновенно также представителями всякого рода оппортунизма. Нам надо отдалять их от себя. Проект Ленина может служить оплотом против их вторжений в партию, и уже по одному этому за него должны голосовать все противники оппортунизма” (см. “Протоколы”, стр. 246).
Надеемся, что вы, г-н “критик”, отбросите маску и с пролетарской прямотой повторите эти слова Плеханова.
Если вы этого не сделаете, то это будет означать, что ваши заявления в печати являются необдуманными и безответственными.
Реакция усиливается
Черные тучи собираются над нами. Дряхлое самодержавие подымает голову и вооружается “огнем и мечом”. Реакция идёт! Пусть не говорят нам о царских “реформах”, призванных укрепить гнусное самодержавие: “реформы” — это маскировка тех самых пуль и нагаек, которыми так щедро угощает нас озверевшее царское правительство.
Было время, когда правительство воздерживалось от кровопролитий внутри страны. Тогда оно вело войну с “внешним врагом” и для него необходимо было “внутреннее спокойствие”. Потому оно и допускало некоторые “попустительства” по отношению к “внутренним врагам”, “сквозь пальцы” смотря на разгоравшееся движение.
Теперь другие пошли времена. Испуганное призраком революции, царское правительство поторопилось заключить мир с “внешним врагом”, с Японией, чтоб собраться с силами и “основательно” расправиться с “внутренним врагом”. И вот, началась реакция. Еще раньше в “Московских Ведомостях”[138] раскрыло оно свои “планы”. Правительству… “пришлось вести параллельно две войны… — писала эта реакционная газета, — войну внешнюю и войну внутреннюю. Если оно ни той, ни другой не вело с достаточной энергией… то это отчасти может объясниться тем, что одна война мешала другой… Если теперь война на Дальнем Востоке прекратится…”, то у правительства “…будут, наконец, развязаны руки, чтобы победоносно прекратить и внутреннюю войну… без всяких переговоров подавить”… “внутренних врагов”… “С прекращением войны все внимание России (читай: правительства) сосредоточится на внутренней ее жизни и главным образом на усмирении смуты” (см. “Московские Ведомости” за 18 августа).
Вот каковы были “планы” царского правительства при заключении мира с Японией.
Затем, по заключении мира, оно повторило те же “планы” устами своего министра: “В крови затопим, — говорил министр, — крайние партии России”. Через посредство же своих наместников и генерал-губернаторов оно уже проводит в жизнь упомянутые “планы”: недаром оно превратило Россию в военный лагерь, недаром наводнило оно центры движения казаками и солдатами и пулеметы направило против пролетариата, — можно подумать, что правительство собирается вторично завоевать необъятную Россию!
Как видите, правительство объявляет войну революции и первые удары направляет против ее передового отряда — пролетариата. Так нужно понять его угрозы по адресу “крайних партий”. Конечно, оно не “обидит” и крестьянство и щедро будет угощать его нагайками и пулями, — если оно окажется “недостаточно благоразумным” и потребует человеческой жизни, — а пока что правительство старается обмануть его: обещает ему землю и приглашает в Думу, рисуя в будущем “всякие свободы”.