Филька старался бить так, чтобы на теле у Степы не оставалось никаких следов, а сам с удовольствием размазывал по лицу кровь из расквашенного носа и орал на всю улицу, что колонист его убивает.
Илья Ефимович выходил из себя, топал на Степу ногами. Таня принималась плакать.
Как-то раз, когда Степа вернулся с поля, где он вместе с другими школьниками помогал Ветлугиным копать картошку, Филька язвительно спросил его:
— Может, ты к Ветлугиным не только работать, но и обедать будешь ходить? У них там, поди, разносолов полно... Вот уж откормишься!
— Не хнычь! — стиснув зубы, ответил Степа. — Ваш хлеб не трону. Уйду куда-нибудь.
— Давно бы пора. А то навалился на нашу шею, голь-моль перекатная! Корми тебя, обувай, а ты всякие пакости чинишь. Да и тесно нам в одном доме. А ну, говори: когда уйдешь?
— Мое дело. Докладывать тебе не стану.
— Смотри, колонист, не прохлаждайся! — погрозил Филька. — Все равно я тебя из дома выживу.
Степа только пожал плечами — все идет к одному. В доме он помеха и нахлебник, ненужный, лишний человек, бельмо на глазу.
Хорошо бы перебраться в школьное общежитие — много ли ему надо! Топчан в углу, матрац, набитый сеном, одеяло. Но как быть со стипендией? В школе ее не получишь, а дядя то и дело жалуется, что трех грамотеев ему кормить накладно. А на днях он еще раз предложил Степе определить его в сапожную мастерскую. Может, и в самом деле согласиться на это?
Деревня с утра загуляла — мужики ходили по гостям, пили вино, орали песни. А вечером веселились парни и мальчишки. По старинному обычаю, в этот осенний праздник разрешалось бесшабашное ухарство и озорство.
Мальчишки бродили по усадьбам, снимали с петель калитки, ворота, закрывали соломой печные трубы, запрягались в плуги и пропахивали вдоль улицы мелкие кривые борозды. Они утаскивали бороны, телеги, поленья дров, хворост, бревна и все это громоздили на дороге при въезде в деревню — попробуй потом разберись, кому что принадлежит!
Около Желвакова дома собралась большая ватага «артельщиков». Они только что укатили у Тимофея Осьмухина две пустые бочки и сейчас были возбуждены и шумливы.
— А видали на том конце деревни — какую баррикаду построили! Ни пройти, ни проехать! — оживленно сообщил Митя Горелов. — Давайте и мы что-нибудь еще сотворим!
К мальчишкам подбежал Семка Уклейкин. Обняв Митю и Шурку за плечи, он предложил им увезти телегу у Ильи Ковшова — сам Ворон пьет вино у Игната Хорькова, Филька гуляет с парнями, а ковшовская телега без всякого присмотра стоит около сарая. Шурка отстранился и подозрительно оглядел Уклейкина.
Голенастый, вертлявый и ослепительно рыжий Семка Уклейкин был, пожалуй, самым опасным мальчишкой в деревне. Он врал без зазрения совести, выдумывал всякие нелепые истории, у всех одалживал и никому ничего не отдавал. Подружившись с кем-нибудь, он служил товарищу, как верный пес, был у него на побегушках, клялся в верности, а через неделю так же легко заводил новую дружбу. Уклейкина так и звали в деревне «Сума переметная» да еще «Рыжий глист-оппортунист».
— Чего ты нас на Ворона науськиваешь? — недоверчиво спросил Шурка. — Вы же с Филькой дружки-приятели... в обнимочку ходите.
— «Приятели»! — фыркнул Уклейкин. — На одном солнце портянки сушим... Да вы что, Фильки с отцом боитесь? Эх вы, сосунки, ягнятки!
— В самом деле, насолим Ворону! — хорохорился Митя.
— Насолим! — завопили ребята и побежали к дому Ковшовых.
Выездная телега с резным передком стояла у сарая. Тут же валялись дуга, хомут и вожжи.
Захваченные озорным весельем, мальчишки впряглись в оглобли — трое коренниками, остальные пристяжными, — натянули вожжи, кто-то нацепил на грудь ошейник с бубенцами, и телега лихо выкатилась на вечернюю улицу.
Мальчишки время от времени ржали, как добрые кони, а Уклейкин, забравшись на телегу и потряхивая вожжами, кричал:
— Э-эй! Доро-о-гу-у!
Гулявшие по улице парни и девки шарахались в сторону и от души хохотали — так похоже на Илью Ковшова кричал Уклейкин.
Степа с Нюшкой встретили телегу посреди деревни. Заметив среди коренников Шурку и Афоню Хомутова, Степа загородил «артельщикам» дорогу:
— Да вы что!.. С ума сошли? Да ведь это же дичь... глупость!
Но его сразу перебило несколько голосов — сегодня можно, прощается, все равно все озоруют.
Нюшка не выдержала, шепнула дружку:
— А правда... давай и мы покатаемся!
И не успел Степа опомниться, как мальчишки подхватили его, и он вместе со всеми уже мчал телегу по улице.
— Эй вы, соколы! Царя возили! — кричал Уклейкин. Сделав по деревне еще один круг, мальчишки вывезли телегу за околицу и оставили около пруда.
— А давайте еще кому-нибудь насолим! — раззадорившись, предложил Шурка. — Богачам нашим... Им стоит!
«Артельщикам» эти слова пришлись по душе. Вскоре тяжелые дроги Якова Глухова были выкачены на берег реки и спрятаны в зарослях лозняка. Рессорную тележку Кузьмы Шмелева ребята поставили около дома Глухова. Дошла очередь до Никиты Еремина.
Мальчишки долго сидели в засаде, пока Шурка с Афоней не раздобыли мясных костей и не утихомирили свирепого ереминского пса.