Том 1. Атланты. Золотые кони. Вильгельм Завоеватель

Отвага этого Тита произвела на меня впечатление. Но я вспомнил при этом наставления своего учителя-грека. Он говорил: „На свете существует несколько форм безысходности. Самая тяжелая охватывает человека, когда его самолюбие уязвляется несколькими, следующими подряд неудачами. Покорившись этой силе, человек оказывается способен на поступки, на какие не отважились бы самые отчаянные смельчаки“.

Таким же отчаявшимся представляется мне и Тит Юлий Браккат. Рожденный посредственным человеком (правда, от знатных корней), предназначенный для скромной судьбы, он продолжал упорствовать, метаясь от армии к коммерции и снова — от коммерции к политике. Может быть, на этот раз ему повезет».

Таблички, исписанные старательнейшим почерком Публия Красса, претенциозно озаглавленные «Мои анналы», были найдены в армейских архивах после его гибели. Когда Цезарь сделал меня префектом Рима, я имел возможность ознакомиться с ними…

Гиптис положила голову мне на локоть и обняла меня за шею. Мы были накрыты шкурой и никак не могли уснуть. Она сказала:

— Ты похож на вождя города Нема, где я родилась. Это был человек такой же древний, как Нил, но при этом выглядел молодым! Девушки нашей деревни поджидали его в пальмовой роще со словами: «О, хозяин, обопрись о мою талию, дай я послушаю, как бьется твое вечное сердце».

— Ты родом из Египта?

— Один работорговец продал меня римским матросам. Они отвезли меня в Остию и там снова продали. А уже оттуда я попала в лагерь андов и стала армейской девкой… Скажи, я увижу когда-нибудь Египет?

— В твоих мечтах он всегда будет прекраснее, чем наяву.

— Центурион, ты не должен завтра уходить из лагеря!

— Почему?

— Я немножко умею колдовать… Я вижу огонь, кровь и еще… Скажи, в твоей ли воле остаться здесь?

— Я должен отправиться туда.

— Тебя зовет туда любовь. Ты мне не веришь? Ты ни во что не веришь? Любовь такая же высокая, как солнце?..

— Продолжай.

— Нет! Твоя душа легко воспламеняется. Как и моя… Лучше будет, если ты ни о чем не узнаешь. Пусть мои губы утолят твою жажду, забудем о завтрашнем дне.

На рассвете нас разбудил примипил. За ним по пятам шел Котус, неся галльское оружие и одежду.

Гиптис ничего не приняла от меня, боясь быть поколоченной своим хозяином. Зато сама наградила меня: подарила свои слезы.

Глава III

— Да помогут тебе боги, благородный Юлий Браккат, — сказал примипил, дотрагиваясь рукой до своего шлема.

— Да помогут они нам вернуться в седьмой легион, — ответил я, машинально повторяя его жест.

— Постарайся забыть это движение, друг…

Он остановил своего коня. За ним остановился и небольшой отряд всадников, сопровождающих нас. Сердце мое учащенно стучало.

— Пора, хозяин… — осмелился позвать меня Котус.

Глаза мои не могли оторваться от серебряных кирас всадников, спускающихся к реке ровной рысью, от частокола, окружавшего наш лагерь, который все еще виднелся между ветками. Его аккуратные строения, безукоризненно ровные ряды палаток, прямые углы улиц, дозорные отряды, виднеющиеся на другом берегу, были для меня символом римского порядка, последним обломком моей родины, моего прошлого… Пронзительный призыв труб прорезал тишину, солдаты показались перед преторианскими воротами.

— Смена часовых, — сказал Котус.

В его голосе мне почудилась грусть.

— Да, — отозвался я. — Для них это по-прежнему смена часовых. А перед нами — свобода! Вперед!

И я пришпорил свою лошадь, черную, как борода Вулкана. Она заржала от боли, но пошла вверх по склону, вытянув шею, распушив гриву и хвост. С этого момента я уже не принадлежал орлам, перестал быть центурионом Браккатом. Безумное предприятие началось.

…Сразу за лесом тянулась скалистая равнина, покрытая щебнем, безжизненное плато. Лишь кое-где попадался кустарник, пригибаемый ветерком, или островки жухлой травы. Эту каменистую пустыню пересекла тропинка, прибитая в жесткой почве конскими копытами. Еще не спала роса, она делала тень на камнях и ветвях кустарников густо-черной. К реке сползали последние остатки тумана, над нами плыли свинцовые облака, но со стороны лагеря сквозь их завесу уже пробился огромный белый шар солнца.

Сначала нам попадались навстречу одни сороки. Приближение людей ничуть не беспокоило их. Они лишь спрыгивали с тропинки, приподняв клюв. Когда день был уже в разгаре, мы заметили стаю ворон, опустившихся возле ущелья. Подъехав ближе, увидели, что птицы облепили какое-то животное, которое еще шевелилось.

— Они расклевывают падаль, — сказал Котус.