Том 1. Атланты. Золотые кони. Вильгельм Завоеватель

Некоторые из наших друзей закутались в плащи и улеглись там же, где сидели, я не знаю, удобно ли им было так спать или нет. Мне же не давало уснуть любопытство, ибо я всегда был одержим страстью к морским путешествиям; к тому же рядом сидел Герар и ему была нужна моя помощь. Бедняга всю дорогу только ел да пил, не зная меры — впрок. Вино входило в него, точно вода в сухой песок или бездонную бочку; при всем том, однако, он не терял ясности ума, хотя трепал языком и хохотал без умолку! Герар боялся, что завтра придется поститься целый день, потому как мы можем вступить в бой, еще не успев сойти на берег, а посему он предусмотрительно умял добрую половину оленьего окорока и влил в себя изрядное количество крепкого вина — так что суровый морской ветер стал ему нипочем, и он, как всегда, беспечно принялся подтрунивать над теми, кто ежился от холода. Покуда корабль стоял на якоре, покачиваясь на легкой волне, он все шутил да приговаривал: это, мол, не море, а всего лишь озеро, каких в Нормандии не счесть, оно не шире любого канала или устья фландрских рек! Но едва подняли парус, как он тут же прикусил язык, что меня несколько удивило, однако я не придал тому никакого значения. Когда же корабль понесся с быстротой ветра навстречу огромным валам и брызги, точно бичи, нещадно захлестали по кожаной обшивке щитов, закрепленных снаружи, Герар вдруг забеспокоился и, стиснув зубы, принялся проклинать качку, от которой ему сделалось не по себе. Он вскочил на ноги и перегнулся через борт, подставив голову под пену и брызги, так что его лица я не видел, хотя мне очень хотелось на него взглянуть. Герар всегда бахвалился, будто ему море по колено и не страшится он ни штормов, ни ураганов, хорошо знает все ветры, приливы и течения и ему-де нет равных ни под парусом, ни на веслах. Да уж, вспомнить его похвальбы, глядя на него сейчас — смех один, да и только. Потом он сел рядом со мной, а точнее, плюхнулся, как бесформенный мешок, и схватил меня за руки мокрыми, холодными, словно ледышки, пальцами. Встряхнув головой, он опустил ее мне на плечо. Сквозь рев волн, рассекаемых носом корабля, и завывание ветра в снастях я слышал, как Герар судорожно хватал ртом воздух. Зная, что должно последовать за этим, я взял его под мышки, приподнял, развернул лицом к борту и осторожно поставил меж двух щитов. Он тут же отдал пучине все, что давеча поглотил с такой жадностью, а я, как настоящий друг, поддерживал его голову. В это мгновение я не испытывал к нему ни отвращения, ни сострадания — мне даже доставляло радость видеть, как он расплачивается за свое безудержное бахвальство! Когда он наконец опорожнил свое содрогающееся чрево, я бережно, как только мог, уложил его рядом с собой, и он тотчас забылся безмятежным сном, оставив и меня в покое.

Когда седое небо осветилось первыми всполохами утренней зари и ночные светила поблекли, Герар встрепенулся, заморгал глазами, сбросил плащ, которым я его укутал, и уставился на меня. Я ожидал услышать от него хоть какие-нибудь слова раскаяния или, по крайней мере, прочесть смущение во взгляде. Не тут-то было. Он глубоко вздохнул, озабоченно потер свой подбородок и произнес:

— Ну, братишка, чего такой хмурый? Видать, несладко пришлось тебе в море, да?

С первыми лучами солнца туман рассеялся. Прямо перед нами возник сравнительно крутой берег. А вокруг сверкало море — оно было пустынно. Смогу ли я передать смесь отчаяния и изумления, охватившего воинов и мореходов во главе с кормчим? На какой-то миг все застыли в молчании, потом тишину разорвал чей-то пронзительный крик:

— Мы одни!

Сир Вильгельм вышел из шатра и сказал:

— Ничего удивительного, друзья мои! Просто наш корабль самый большой и, стало быть, самый быстроходный. Вот мы и обогнали всех. Ляжем в дрейф!

По команде кормчего кто-то из мореходов вскарабкался на мачту. И мы услышали:

— Горизонт чист!

Герцог приказал бросить якорь. В наших глазах он прочел понятную тревогу. С нами случилось то, от чего мы с такой настойчивостью предостерегали других. Мы оказались в ловушке: позади — бескрайнее море, а впереди — враждебный берег, где нас, наверное, уже поджидали полчища Гарольда. Даже у Герара все веселье как рукой сняло. Он сказал мне:

— Ежели вон там, за островками, Гарольд спрятал корабли — нам конец…

Но в той стороне мы не заметили ни одного паруса. Шло время, а море по-прежнему было пустынно. Кормчий крикнул наблюдателю:

— Что видишь ты?

— Только небо и море.

Вильгельм стоял среди нас и улыбался. Он кликнул Вадара — тот, не зная, куда деваться со стыда, ретировался на нос корабля.

— Вадар, друг любезный, выдай-ка всем сала, сыру да по кубку вина со свежей лепешкой. Неплохо было бы подкрепиться. Сейчас самое время.

Усевшись между нами, он жадно набросился на еду. За трапезой герцог обращался со всеми, как с равными, называл по прозвищам и то и дело приговаривал:

— Да, нам и вправду повезло. А вот остальным придется высаживаться натощак.