Том 1. Атланты. Золотые кони. Вильгельм Завоеватель

А суши все не было, и непогода продолжалась, хотя случались иногда и просветы. Дни и ночи монотонно сменяли друг друга под непрестанные ливни и грозы. Тщетно пытался Ош понять по звездам, куда и как они плывут; комета исчезла, удалилась от планеты, но привела звезды в полный беспорядок; во всяком случае, видны они были под непривычным углом. Да и прояснения были так коротки! Луна, показавшись на миг, моментально затягивалась темным покрывалом туч; мерцающие звезды скрывались из вида.

Часто Гальдар спрашивал сам себя, откуда у них взялись силы для столь яростного сопротивления стихии? Он почти завидовал Доре и ее покорности судьбе. Когда его спрашивали: «Господин, скоро ли мы приплывем?» — он не пытался никого обнадеживать, предпочитая горькую правду сладкой лжи. Бывали моменты, когда он чувствовал в себе удивительную силу воли, но измученное тело уже не повиновалось разуму, и этот разлад огорчал его, прежде незнакомого с печалью, несмотря на перенесенные лишения и годы каторги. Теперь ему хотелось только уснуть и больше не просыпаться. Он смотрел на Дору, распростертую на корабельных снастях, и удивлялся тому, как глубоко она волновала его когда-то и как долго удерживала его возле себя. Он был почти рад тому, что, помутившись рассудком, она перестала проявлять к нему навязчивую нежность, так тяготившую его. Это освобождение сделало его счастливым. Он говорил себе: «Только в этом заключается любовь!», не понимая, что этим облегчением он обязан не самому себе, а обычной физической усталости. Она же была причиной того сарказма, с которым он отныне восстанавливал в памяти цепь событий, приведших его на борт этого корабля, и все усилия, затраченные на то, чтобы остаться в живых.

Однажды вечером он отказался сменить Оша у штурвала, оттолкнул протянутую ему дежурным кашеваром плошку с едой и растянулся тут же на палубе под проливным дождем. Ош приказал перенести его в каюту. Его хотели напоить вином. Когда его приподняли, то при свете сигнальных огней стало видно, что его туника залита кровью. Его поспешно раздели, и кто-то сказал:

— Он покончил с собой!

На самом деле лишь открылись от воздействия соленой морской воды старые раны. Кровоточащие рубцы покрывали всю его спину, приобретшую мраморную расцветку от бесчисленных синяков и шелушащейся кожи. Сколько часов провел он на веслах, грудью встречая кинжальные удары ветра! Ош был не в лучшем состоянии, но, считая себя более крепким и выносливым, не позволял себе расслабляться.

Тем временем поднялась Дора. Бросив взгляд на исполосованные плечи Гальдара, она заметила лиловое клеймо в форме трезубца и указала на него пальцем. Она узнала и этот знак, и нанесенные ударами плашмя перекрещивающиеся раны… Каторжник!.. Доримас!.. Дважды Доримаса спасал каторжник… Его освободили от цепей… Против воли императора… Раб-любовник!

— Гальдар! — вскрикнула она. — О! Ты ли это? Ты ли?

Она касалась пальцами с грязными и обломанными ногтями этой влажной кожи, сморщенной в местах ранений, а ее побледневшие губы невнятно шептали что-то, похожее на жалобы, грустные и сладостные одновременно.

— Гальдар, не спи так… Я не хочу, чтобы ты спал! Мы же вместе…

Он пришел в себя лишь на следующий день; его разбудили радостные крики, несшиеся снаружи. Вставая, он поморщился от боли: туника присохла к его спине. Дора взяла его за руку. Он в растерянности смотрел на нее: она улыбалась!

— Иди! — сказала она.

Он вышел на палубу, прислонился к треугольному фронтону каюты. У него дрожали колени. Вокруг него люди в остроконечных капюшонах безудержно хохотали, двое из них даже приплясывали, взявшись за руки, только его напарник стоял у штурвала.

— Смотри! — крикнул Ош. — На востоке!

Древний Океан дремал, как в старые добрые времена. Он выглядел умиротворенным. Лишь белые барашки волн пенились на его необъятной поверхности. В прорехи между облаками то там, то тут проглядывало солнце. И тогда он увидел. Он увидел! Охваченный волнением, он вцепился изъязвленными и гноящимися руками в борт. Огромная мерцающая радуга охватывала Океан от края до края.

— Дора! — позвал он. — Дора! Наконец-то! Мы спасены!

Выглянуло солнце. Оно медленно распускалось, как огромный, покачивающийся цветок кувшинки. Его лучи заплясали по зеленой воде, по потускневшему золоту скульптуры на носу корабля, осветили крышу каюты, разлохмаченные обломки палубы и двенадцать поднятых к светилу лиц.

— О Солнце, — говорил Ош, — прекрасное Солнце, владыка мира, наконец-то ты снова явило нам свой лик, божественное Солнце!

Но радость их была недолгой. Тревога вновь охватила их души:

— К чему это все, если нет суши!

— Смелее, друзья!

— Ты с самого начала повторяешь это. А что на самом деле? Кругом все море и море, ни островка, ни рифа, пристать некуда…

— Солнце вышло. Оно простило нас. Оно наш друг.

— Но где же земля?

— Чем ныть, лучше посмотри. Наклонись. Что ты видишь?

— Плавающие бревна, сгнившие ветки…

Человек расхохотался пронзительным истерическим смехом:

— И утопленники, совершенно зеленые… Утопленники… утопленники… Все мертво!