Том 1. Дживс и Вустер

— А я так не считаю, — сказал я. — По-моему, зрелый и опытный человек справится с этим гораздо успешнее, чем неоперившийся новичок, вроде меня, ведь я и в детстве не отличался в игре «найди туфлю». Это же очевидно.

— Не упрямься, Берти. Ты же обожаешь приключения, — сказала она, хотя откуда она это взяла — ума не приложу. — Представь, что ты сотрудник контрразведки, который разыскивает документ государственной важности, похищенный женщиной под черной вуалью, распространяющей вокруг себя аромат экзотических духов. Когда еще представится такой случай! Что ты сказал?

— Я сказал «Ха!» А вдруг кто-то войдет?

— Глупости. Миссис Артроуз работает над книгой. Фил-лис у себя в комнате, печатает речь Апджона. Уилберт на прогулке. Апджон уехал. Войти может разве лишь бринкли-кортское привидение. Если оно тебе явится, можешь презрительно рассмеяться и пройти сквозь него. Это отучит его шляться, где не следует, ха-ха-ха.

— Ха-ха-ха! — залился в ответ папаша Глоссоп.

Веселье их показалось мне неуместным, а шутки — сомнительными, и я дал им это понять всем своим видом, когда выходил из комнаты. Потому что, разумеется, я тотчас вышел из комнаты. Столкновения характеров с представительницами противоположного пола всегда заканчиваются тем, что Бертрам Вустер покоряется неизбежному. Впрочем, на душе у меня было довольно тускло, и когда Бобби, проходя мимо, назвала меня своим маленьким героем и сказала, что никогда не сомневалась в том, что на меня можно положиться, я пропустил ее слова мимо ушей с холодностью, которую она не могла не почувствовать.

День стоял великолепный, полный голубого неба, сияющего солнца и жужжания насекомых, день, в который сам Бог велел находиться на воздухе, наслаждаясь теплым ласковым ветерком со стаканом чего-нибудь холодного в руке; а я вынужден тащиться по душному коридору, обыскивать комнату фактически незнакомого мне человека, ползать по полу и заглядывать под кровати, глотая пыль и покрываясь перинным пухом, и все потому, что такая блажь взбрела в голову Бобби Уикем. Мне сделалось очень горько, хотелось плюнуть на всю эту затею и сбежать, я с трудом удержался. Просто удивительно, как по прихоти женщины я позволил вовлечь себя в подобную заваруху. Нас, Вустеров, всегда губит рыцарский дух, черт бы его побрал.

Когда я подошел к двери комнаты Уилберта и остановился, «натягивая смелость на колки[65]», мне пришло в голову, что все это что-то очень напоминает, и я вдруг понял, что именно. То же самое чувство я испытывал много лет назад, в пору учебы в Малверн-Хаусе, когда в глухую ночную пору крался в кабинет Обри Апджона за печеньем, которое он хранил в жестянке на письменном столе: однажды, проскользнув на цыпочках по коридору, я в ночной рубашке вошел в святилище и оказался лицом к лицу с Апджоном, который сидел в кресле и сам уминал печенье за обе щеки. Весьма щекотливая ситуация. Мучительный допрос и неизбежная расплата на следующее утро — полдюжины горячих по казенному месту — навсегда останутся высеченными, в буквальном смысле этого слова, на скрижалях моей памяти.

Кроме стука пишущей машинки в конце коридора, свидетельствовавшего о том, что мамаша Артроуз трудится, не жалея сил, чтобы заморозить кровь в жилах читающей публики, все было тихо. Я помедлил перед дверью, поджидая, пока «хочется» пересилит «колется» — Дживс говорил, что именно так всегда поступала какая-то кошка из пословицы,[66] — и осторожно повернул ручку двери, а потом — тоже очень осторожно — отворил дверь и оказался лицом к лицу с девушкой в платье горничной, которая всплеснула руками, как актриса на сцене, и подпрыгнула на несколько дюймов в воздух.

— Ух ты! — воскликнула она, снова почувствовав под ногами твердую почву. — Как вы меня напугали, сэр!

— Ужасно сожалею, — приветливо отвечал я. — По правде говоря, вы меня тоже напугали, так что мы теперь в одинаковом положении. Я ищу мистера Артроуза.

— А я ищу мышь.

Это заявление навело меня на одну любопытную мысль.

— А вы полагаете, здесь водятся мыши?

— Я видела мышь, когда убирала утром комнату. Поэтому я и принесла Огастуса, — сказала она и указала на большого черного кота, которого я только сейчас заметил. Это оказался мой старый знакомец, с которым мы нередко завтракали вместе: я уминал свою яичницу, а он лакал молоко из блюдца.

— Огастус задаст им жару! — сказала она.

Как вы наверняка догадались, с самой первой минуты нашей встречи с горничной я напряженно размышлял, как бы мне от нее избавиться, потому что ее пребывание в комнате делало мою задачу невыполнимой. Невозможно обыскивать комнату, когда прислуга стоит вдоль боковой линии, а с другой стороны, нельзя, претендуя на звание preux chevalier,[67] просто схватить ее за шиворот и выкинуть из комнаты. Поначалу я, признаться, почувствовал, что зашел в тупик, но потом ее слова о том, что Огастус задаст мышам жару, подсказали мне, как быть.

— Сомневаюсь, — сказал я. — Вы ведь здесь недавно, верно? Она подтвердила, что служит здесь всего вторую неделю.