В училище шли занятия. Коридор, в котором я очутился, был пуст. Из-за закрытых дверей классов доносились размеренные голоса учителей, слова диктанта, скороговорка таблицы умножения, ребячьи запинающиеся голоса, отвечающие закон божий. Только из одного класса доносился шум и гул. Двери этого класса были открыты.
В это время у подъезда на дощатом тротуаре зазвенели шпоры, стукнули приклады, затопали тяжёлые сапоги… Очевидно, юнкера подходят к школе. Что делать? Куда деться?… В это самое время из открытых дверей класса высунулся мальчик. Лицо у него было очень знакомо мне.
– Дядя Петя! Вы чего тут делаете? – удивился мальчик.
И я узнал его: Серёжа Покатов, сын одного из наших рабочих-железнодорожников. Я часто бывал у Сережиного отца: он тоже состоял в большевистском комитете.
Я быстро, в двух словах, объяснил Серёже, в чём дело.
– Идёмте к нам в класс, – зашептал Серёжа. – У нас пустой урок: учитель не пришёл. Мы вас спрячем. Вы под партой поместитесь?
– Навряд ли…
– Ну, тогда вы скажите, что вы новый учитель по географии. У нас теперь бывает, что учителя меняются. А на вас вон и пуговицы золотые, телеграфные. Все поверят. А я дежурный сегодня. Молитву надо читать?
– Да нет, – говорю, – как-нибудь без бога обойдёмся. От греха подальше. У вас как, ребята разбираются вообще в делах-то наших?
– Ясно, разбираются! – говорит Серёжа. – У нас только один буржуй есть – Семка Скудеев, лавочников сын.
– Скудеев? Так он же меня знает! Я его папашу из Совета выгнал. Мы у него один лабаз под склад заняли. Он же, чертёнок, меня выдаст разом!
– Не выдаст… Он у нас и пикнуть не посмеет, – говорит Серёжа. – Ничего, дядя Петя, наши не выдадут!
И вот Серёжа влетел в класс и, слышу, говорит ребятам:
– А ну-ка, ребята, цыц! Давай тихо… Мигом! Ну? Вот чего. У нас сейчас новый учитель будет по географии. Только он большевик. Его юнкера могут убить. Он против буржуев. Он с самим Лениным знаком. Чур, не выдавать! Кто пикнет, тому – во! И чтоб было тихо, как при настоящей географии…
Вот я вхожу в класс вроде как учитель. Восемь лет в классе не был. Учиться мне до того пришлось лишь два года в приходской школе. Но я стараюсь держаться со всей важностью. А ребята смотрят на меня, хихикают. Однако встали, как полагается, дружно. Серёжа, дежурный, подал журнал. Я взгромоздился на кафедру. Сижу как на голубятне, смотрю на всех и, что дальше делать, не знаю. Слышу, в коридоре сапоги топают, позвякивают шпоры. Серёжа шепчет: «Дядя, юнкера уже зашли, говорите скорей, будто урок объясняете».
А что я мог объяснить тогда? Вижу: голубой и зелёной краской всякие извилины нарисованы. Только как в них разобраться? И вдруг двери раскрываются, входят офицер и трое юнкеров. Я чуть было по привычке во фронт не стал, но сдержался, усидел.
– Прошу прощения, – говорит офицер и отдаёт мне честь под козырёк, – я должен оставить в классе у окон моих людей. Они вам не помешают, надеюсь? И предлагаю вам продолжать урок своим порядком. Во избежание вредных толков среди населения ни в коем случае не прерывать занятий. Повторяю, прошу соблюдать абсолютно нормальный ход учений. Ясно?
Откозырял и ушёл. А юнкера остались стоять: один у дверей, двое у окон на улицу.
Стоят, идолы, с винтовками и смотрят на меня. И лица у них не из простых: видать, не то из чиновников, не то из конторщиков. С образованием, словом. Как же тут при них урок вести, когда я ровным счётом ничего в географии не понимаю? Тут я догадался.
– Покатов Сергей! – вызвал я. – Что у нас на сегодня задано? Отвечай!
А я знал, что Серёжа-то урок наверняка выучил. Отличник, круглые пятёрки! На такого положиться можно.
Серёжа выскочил из-за парты, подошёл к моей кафедре, расшаркался и давай катать без остановки.
– Так, так, – говорю, – хорошо, Покатов! Молодец! Я тебе пять с крестом поставлю. Только не торопись.
Мне нужно время протянуть, а он частит. Вдруг Скудеев поднял руку, а сам косится на юнкеров. «Выдаст, думаю, негодный». Вижу: все к нему повернулись и под партами кулаки показывают – скажи, мол, только!
– Позвольте выйти, – говорит Скудеев.
Нет, думаю, нельзя его выпускать: тут он ребят остерегается, а там сейчас же офицеру все расскажет.
– Сиди, сиди, – говорю, – скоро конец урока, потерпи немножко!
Он посидел немножко, потом, вижу, опять тянется.
– Ну, чего тебе? Сказано: сиди, терпи!
– А я не прошусь, – говорит Скудеев, – я по уроку вопрос имею. Как вон тот горный хребет называется, что сбоку на карте нарисован?
Да… Обернулся я к карте. А карта немая, как на экзаменах. Ничего на ней не написано. Ни буковки!.. Кто его знает, какой там хребет?
И вот тут-то мне, я слышу, класс подшёптывает. Ученики подсказывают учителю:
– Становой и Яблоновый… Становой хребет и Яблоновый…
– Ты про какие горы спрашиваешь, Скудеев? – говорю я спокойно. – Про эти? А-а, так бы и сказал. Это Становый хребет и Яблоновый. Тебе надо бы знать это. Вы это давно проходили. Давай-ка сюда свой дневник!.
Он оробел, подал мне свой дневник, и я ему влепил там такую единицу, что она из географии даже в арифметику влезла.