Сделав два шага, Лодыгин остановился. Леньке показалось, что он хочет что-то сказать ему или матери. Человек с повязкой сильно толкнул его браунингом в спину.
– А ну, пошел, не задерживаться! – крикнул он.
Молодой человек, не ожидая удара, споткнулся.
– Осторожно! – сказал он очень тихо.
Его еще раз ударили. Он опять споткнулся и чуть не упал.
За столом офицеров раздался громкий хохот.
– А-а! Большевик! Засыпался, молодчик? Дайте, дайте ему, братцы!.. К стенке его, каналью!..
Провожаемый смехом, он шел к выходу. Уже в дверях он оглянулся, прищурился и громко, на весь ресторан, но очень спокойно, легко и даже, как показалось Леньке, весело сказал:
– Смеется тот, кто смеется последний!..
Ленька на всю жизнь запомнил и эту фразу, и голос, каким она была сказана. Даже и сейчас еще она звучит в его ушах.
Дверь хлопнула.
Александра Сергеевна сидела, закрыв руками лицо. Плечи ее дергались.
– Мама… не надо, – прохныкал Ленька.
К столику, покачиваясь, опять подходил пьяный штабс-капитан.
Александра Сергеевна вскочила. Офицер что-то хотел сказать ей. Он улыбался и покручивал ус. Она изо всех сил ударила его в грудь. Он схватился за стул, не удержался и упал. Она побежала к выходу. Ленька за ней…
Когда они поднялись к себе в коридор, Александра Сергеевна упала на кровать и зарыдала. У Леньки у самого стучали зубы, но он успокаивал мать, бегал к Рыжику за водой, доставал у соседей валерьянку…
Возвращаясь из кухни, он услышал на лестнице, площадкой ниже, голос старика Пояркова.
– Кокнули молодчика, – говорил кому-то хозяин гостиницы своим добродушным стариковским голосом.
– Без суда и следствия?
– Ну какие уж тут, батенька, суды и следствия!.. Вывели на улицу – и к стенке.
– Большевик?
– Корреспондент ихней газеты из Иваново-Вознесенска…
Ленька вернулся к матери. Он ничего не сказал ей. Но когда она слегка успокоилась и задремала, он вышел на лестницу, прижался горячим лбом к стене и громко заплакал.
Слезы душили его, они ручьями текли по носу, по щекам, стекали за воротник рубашки.
Захлебываясь, он полез в карман за платком. Вместе с грязной скомканной тряпочкой, которая еще недавно носила название носового платка, он вытащил из кармана смявшуюся и ставшую мягкой, как желе, конфету. От конфеты пахло шоколадом, помадкой, забытыми запахами кондитерского магазина. Он отошел в угол, бросил конфету на каменный пол и с наслаждением, какого никогда раньше не испытывал, примял, раздавил ее, как паука, носком сандалии. Потом счистил о ребро ступени прилипшую к подошве бумажку, вытер слезы и вернулся в коридор.
Мать лежала, уткнувшись лицом в подушку. Плечи ее дергались.
– Мамочка, ты что? Что с тобой?
– Ничего, детка, – глухо ответила она сквозь слезы. – Оставь меня. У меня немножко болят зубы.
Он не знал, что делать, чем ей помочь. Как на грех, не было дома Нонны Иеронимовны. Старуха с утра ушла в город и до сих пор не возвратилась.
Через некоторое время начался сильный обстрел района. Опять все вокруг содрогалось и ходило ходуном.
Ленька прилег рядом с матерью на кровать. Уткнувшись лицом в подушку, мать тихо стонала. Он обнял ее, нащупал рукой щеку, погладил ее.
– Мамуся, бедненькая… Дать тебе еще валерьянки?
– Не надо, мальчик. Уйди. Помолчим давай. Сейчас все пройдет…
Он лежал, молчал, поглаживал ее щеку.
Вдруг его со страшной силой подбросило на кровати. Что-то рухнуло в самом конце коридора, и яркий, кроваво-красный свет хлынул в открывшуюся пробоину. Все вокруг повскакали.
– Что еще? Что там такое?
– Снаряд пробил стену.
– Ну, слава богу!.. Не было бы счастья… Хоть посветлей будет.
Багровый отсвет гигантского пожара заливал коридор. Стало еще больше похоже на цыганский табор.
Внезапно Ленька увидел в конце коридора женскую фигуру. Этот высокий черный силуэт словно вынырнул прямо из огня.
– Мама, смотри! Это же Нонна Иеронимовна идет…
Старуха была, как всегда, бодра, спокойна и даже весела. В руке она держала свой неизменный зонт…
– Ну и погодка! – сказала она, присаживаясь на краешек постели и обмахиваясь, как веером, зонтом. – Так и пуляют, так и пуляют… А вы что это разнюнились, голубушка?
– У мамы зубы болят, – объяснил Ленька.
– Ну? Сквозняком небось надуло?
– Вы где были, Нонна Иеронимовна? – не открывая глаз, простонала Александра Сергеевна. – Я страшно беспокоилась.
– Где была? Не за пустяками ходила, матушка. Важные новости узнала.
Учительница оглянулась и, хотя поблизости никого, кроме Леньки, не было, шепотом сказала:
– Бежать хотите?
– Куда?
– На волю.
– А разве можно?
– В том и дело, что можно. Мы тут с вами сидим, а в городе, оказывается, уже который день эвакуация идет. Красные обещали мирному населению беспрепятственный выход из города. А эти мерзавцы, представьте, не только не известили об этом жителей, но еще и всячески скрывают это…
– Мама, бежим! – всполошился Ленька.
– Да, да, – проговорила она, не открывая глаз. – Бежать, бежать без оглядки!..
– А силенок-то у вас хватит, бабонька?
– Нонна Иеронимовна, вы бы знали!.. Я готова ползти… готова на костылях идти, – только подальше от этого ада…