Том 1. Наслаждение. Джованни Эпископо. Девственная земля

— Я вошел. Ты едва повернулась, приняла меня сухо. Что с тобой было? Не знаю. Я положил букет на столик и ждал. Ты начала говорить о посторонних вещах, нехотя, без всякого удовольствия. В унынии я подумал: «Она больше уже не любит меня!» Но запах цветов был так силен: им уже наполнилась вся комната. Я и сейчас вижу, как ты обеими руками схватила букет и, вдыхая запах, спрятала в него лицо. Когда же ты опять открыла лицо, оно казалось почти бескровным и твои глаза изменились точно от какого-то опьянения.

— Продолжай, продолжай! — сказала Елена слабым голосом, перегнувшись через перила, охваченная чарами убегающих вод.

— А после на диване: помнишь? Я усыпал цветами твою грудь, руки, лицо, душил тебя ими: ты то и дело сбрасывала их, подставляя то рот, то горло, то полузакрытые глаза, предлагая их мне для поцелуя. Между твоей кожей и своими губами я чувствовал холодные, мягкие лепестки. Когда я целовал твою шею, ты вздрагивала всем телом и вытягивала руки, стараясь отстранить меня… Ах, тогда-то… Твоя голова была погружена в подушки, грудь закрыта розами, руки обнажены до локтей, и ничего не было прелестнее и нежнее легкого трепета твоих бледных рук на моих висках… Помнишь?

— Да. Продолжай!

И он продолжал, с возрастающей нежностью. Опьяненный собственными словами, он почти терял сознание. Повернувшись спиной к свету, Елена все больше наклонялась к возлюбленному. Они оба чувствовали сквозь платье смутное соприкосновение их тел. Холодные на взгляд, медленно текли под ними речные волны, высокий и тонкий, как пряди волос, камыш наклонялся к реке при каждом дуновении и плавно покачивался.

Потом они больше не говорили, но, вглядываясь друг в друга, слышали беспрерывный звон в ушах, неопределенно уходивший вдаль, унося с собой какую-то часть их существ, как если бы нечто звонкое улетало из тайников их сознания и разливалось, наполняя все окрестные поля.

Выпрямившись, Елена сказала:

— Пойдем. Мне хочется пить. Где бы тут попросить воды?

И они направились к небольшой римской таверне. Несколько возчиков, с громкой бранью, отпрягали скотину. Зарево заката озаряло людей и лошадей.

Среди бывших в таверне их появление не вызвало никакого удивления. Трое или четверо, с виду больных лихорадкой, молчаливых мужчин стояли вокруг четырехугольной жаровни. Краснокожий пастух дремал в углу, продолжая держать в зубах потухшую трубку. Двое бледных косоглазых юношей играли в карты, то и дело впиваясь друг в друга полными животного огня глазами. Хозяйка, толстая баба, держала на руках ребенка и тяжело качала его.

Пока Елена пила воду из стакана, женщина показывала ей ребенка, причитая:

— Посмотрите, сударыня! Посмотрите!

У бедного создания все члены были до жалости худы, посиневшие губы были усыпаны беловатой сыпью, внутренняя полость рта была покрыта точно сгустками молока, — казалось, что жизнь уже ушла из этого крошечного тельца, оставив одну материю, на которой теперь стала проступать плесень.

— Посмотрите, сударыня, как холодны руки. Не может больше пить, не может больше глотать, не может больше спать…

Женщина всхлипывала. Пораженные лихорадкой люди смотрели полными бесконечного уныния глазами.

— Пойдемте, пойдемте! — сказал Андреа Елене, взяв ее за руку и бросив на стол монету. И увлек ее из таверны.

Они вернулись к мосту. Течение реки теперь уже стало зажигаться огнями заката. Сверкающая полоса протянулась под аркой, вдали же вода становилась темнее и в то же время блестела резче, точно на ее поверхности плавали пятна масла и смолы. Изрытые, похожие на бесконечный ряд развалин, поля подернулись ровной синевой. Со стороны города небо разгоралось красным заревом.

— Бедное создание! — прижимаясь к руке Андреа, прошептала Елена, с выражением глубокого сострадания в голосе.

Ветер свирепел. Высоко в пылающем воздухе, с криком, пронеслась стая галок.

И тогда, неожиданно, при виде этой пустыни, какой-то чувственный восторг проник в их души. Казалось, что в их страсть вошло нечто трагическое и героическое. Напряженные до крайности чувства запылали под влиянием полного тревоги заката. Елена остановилась.

— Больше не могу, — сказала она, тяжело дыша.

Карета была еще далеко, неподвижная, на том же месте, где они оставили ее.

— Еще немного, Елена! Еще немного! Хочешь, понесу тебя?

Охваченный лирическим порывом, Андреа дал волю словам.

— Зачем она хочет уехать? Зачем она хочет разбить все очарование? Разве их судьбы не связаны навсегда? Он не может жить без нее, без ее голоса, без ее мыслей… Он весь проникнут этой любовью, вся его кровь неисцелимо заражена, как ядом. Почему она хочет бежать? Да он обовьется вокруг нее, да он скорее задушит ее на своей груди. Нет, не может быть. Никогда! Никогда!

Елена слушала, поникнув головой, с трудом справляясь с ветром, не отвечая. Немного спустя, она подняла руку, делая знак кучеру подъехать ближе. Лошади с топотом тронулись.

— Остановитесь у Порта Пиа, — крикнула дама, садясь с возлюбленным в карету.