Том 1. Наслаждение. Джованни Эпископо. Девственная земля

— Не поедешь к Миано? — спросила Аталета Елену.

— Нет, еду домой.

Она поджидала, на краю тротуара, свою карету. Дождь стихал, между широкими белыми облаками обнажались полоски синевы, сноп лучей осветил мостовую. И в этом бледно-розовом свете, в великолепном плаще с немногими прямыми и почти симметрическими складками, Елена была прекрасна. И сон предыдущего вечера всплыл в душе Андреа, когда он увидел внутренность обитой атласом, как будуар, кареты, где блестел серебряный цилиндр с горячей водой для согревания маленьких герцогских ног. «Быть там, с нею, в тесной близости, в этой теплоте ее дыхания, среди запаха увядших фиалок, едва различая, сквозь запотевшие окна, покрытые грязью улицы, серые дома, темных людей!»

Но она, не улыбнувшись, слегка наклонила голову у дверцы, и карета направилась к дворцу Барберини, оставив в его душе смутную печаль, неопределенное уныние. — Она сказала «может быть». Стало быть, могла и не явиться во дворец Фарнезе. И тогда?..

Это сомнение угнетало его. Мысль не увидеть ее снова была невыносима: все часы, проведенные вдали от нее, уже тяготили его. И он спрашивал самого себя: «Разве я уже так сильно люблю ее?» Его душа казалась замкнутой в каком-то круге, в котором носились смутным вихрем все призраки возникших в присутствии этой женщины чувств. Внезапно, с исключительной четкостью, всплывали в его памяти то ее фраза, то интонация голоса, то поза, движение глаз, форма дивана, на котором она сидела, конец сонаты Бетховена, голос Мэри Дайс, фигура лакея у дверцы кареты, малейшая подробность, малейший отрывок, — и живостью своего образа помрачали все текущее существование, накладывались на окружающие предметы. Он беседовал с ней мысленно, мысленно говорил ей все то, что после скажет в действительности, в будущих беседах. Предвидел сцены, случайные события, обстоятельства, все развитие любви, как подсказывало ему желание. — Как она отдастся ему, в первый раз?

Эта мысль мелькала в его голове, пока он поднимался по лестнице дворца Нуккари, возвращаясь к себе. — Она, конечно, придет сюда. Улица Сикста, улица Григория, площадь Св. Троицы, в особенности в известные часы, были почти безлюдны. В доме жили одни лишь иностранцы. И она могла бы придти без всяких опасений. Но как привлечь ее? — И его нетерпение было так глубоко, что ему хотелось бы сказать: «Она придет завтра?»

«Она свободна, — думал он. — Бдительность мужа не удерживает ее. Она никому не обязана отчетом в своем отсутствии, как бы продолжительно и необычно оно ни было. Она — госпожа каждого своего поступка, всегда». И тотчас же его душе представились целые дни и целые ночи страсти. Он оглянулся кругом в теплой уединенной комнате, и эта всесторонняя и утонченная роскошь, все — искусство, понравилось ему, ради нее. Этот воздух ждал ее дыхания, эти ковры ожидали поступи ее ног, эти подушки желали отпечатка ее тела.

«Она будет любить мой дом, — думал он. — Будет любить вещи, которые я люблю». Эта мысль наполняла его невыразимой нежностью, и ему казалось, что уже новая душа, сознающая предстоящую радость, трепещет под высокими потолками.

Приказал слуге подать чай, и уселся перед камином, чтобы наслаждаться вымыслами своей надежды. Вынул из футляра маленький, усыпанный драгоценными каменьями, череп и стал внимательно рассматривать его. При свете огня тонкие бриллиантовые зубы сверкали на желтоватой слоновой кости, и два рубина освещали тени в глазных впадинах. Под этим полированным черепом звучало беспрестанное биение времени. — Ruit hora. — Какой художник мог лелеять для своей Ипполиты этот гордый и свободный образ смерти, в тот век, когда живописцы по эмали украшали нежными пастушескими идиллиями часики, которые должны были указывать напыщенным щеголям время свидания в парках Ватто? Скульптура свидетельствовала об опытной, сильной, владеющей своим собственным стилем руке, была во всем достойна какого-нибудь проникновенного, как Вероккио, художника XIV века.

«Советую вам купить эти часы». Андреа слегка улыбнулся, припоминая сказанные с таким странным выражением слова Елены, после такого холодного молчания. — Без сомнения, произнося эти слова, она думала о любви: она думала о ближайших любовных встречах, вне сомнения. Но почему потом снова стала непроницаемой? Почему не обращала на него больше внимания? Что с ней было — Андреа терялся в догадках. Но теплый воздух, мягкое кресло, умеренный свет, изменчивость огня, запах чая, все эти приятные ощущения увлекли его дух в сладостное блуждание. Он блуждал без цели, как бы в сказочном лабиринте. Мысль приобретала иногда свойства опия: могла опьянять его.

— Позволю себе напомнить господину графу, что к семи часам его ждут в доме Дориа, — тихим голосом сказал слуга, который должен был быть также памятным листком. — Все готово.