Том 1. Новые люди

Сухой и ветреный осенний день; солнце на желтом позументе гроба; кругом – грустные, спокойные лица.

Мачеха, в длинном креповом вуале, громко рыдала и била себя в грудь.

Когда гроб опускали в могилу и отец, протянув вперед руку, торжественно проговорил: «Прощай, Пьер!» – Нина заметила какую-то некрасивую, бедно одетую девушку, горько плакавшую.

Может быть, хоть она любила его…

«Где же он теперь? – думала Нина. – Как странно: вот и я чувствую, что он есть, есть, – все равно где».

Сквозь печаль, в самой глубине ее души, было чувство тихой радости и успокоения.

Ей припомнились добрые глаза покойного и его слова: «А я вот верю, что я умру, а душа моя не умрет».

Мисс Май *

I

Как-то, незадолго до Пасхи, лакей Тихон встретил молодого барина, вернувшегося из города, с особенно мрачным видом. Тихон был привезен из Москвы и до сих пор не мог освоиться ни с малороссами, ни с их волами, ни с их говором, ни с белым, снежным затишьем хутора Вишняков зимой. Из Вишняков, впрочем, и сам барин, как ни любил мамашу, Домну Ниловну Шарвенко, все чаще стал уезжать в ближний город. Тихон опасался было, что молодой барин возьмет в свои руки хозяйство и поселится в Вишняках, о чем поговаривали, но барин вышел не из таких.

Андрей давно привык к черствой и унылой физиономии своего слуги, но на этот раз необычайно похоронный вид, мрачный и торжественный, поразил его. Тихон был рыжеват, худощав, без усов и бороды, с длинным и тонким носом, не лишен приятности, хотя казался слишком сосредоточенным, будто решающим всегда арифметическую задачу.

Позднее вечером, ложась спать, Андрей спросил Тихона, который, хотя и молчал, как убитый, однако не уходил из спальни:

– Что с тобой случилось? Ты какой-то мертвый.

– Я мертвый?

– Ну да, ты. Что с тобой опять?

– Я, Андрей Николаевич, давно просил меня отпустить, как эти места мне недостаточно нравятся…

– Что же, ты в Москву поедешь?

– Я не к тому сказал, что в Москву еду, я так сказал, что у меня давно было предчувствие эти места покинуть. А к этому предчувствию я отнесся без внимания – и зато теперь принужден и помышление о Москве бросить.

– Да говори толком! Что с тобой?

– Я женюсь, Андрей Николаевич, вот что со мной… Я тоже жениться вздумал.

Андрей расхохотался.

– Ну уж это ты, Тихон, из подражания. Я женюсь – так и ты тоже. На ком ты?

– На Василисе, на прачке…

Тихон произнес это гробовым голосом, точно объявлял, что Василиса умерла в страшных мучениях.

– Это певунья, кажется? Белокурая такая, круглолицая, еще рябая немножко? И волосы гладкие?

– Да, она. Поет-то она звонко.

И, вдруг оживясь, Тихон произнес с внезапной злобой:

– И какой это обычай у них пакостный! Только что я ей открылся, порешили там, когда обручение, когда что – сейчас она напялила себе на голову огромаднейшие розаны бумажные, вокруг головы на аршин, ей-Богу. Так и ходит рогатая. Говорил – эй, Василиса, сними! Слышать не хочет. У них невесты и по году так ходят.

– Она тебе нравится, что ли? Как ты вздумал? – спросил Андрей.

– Она? Она мне нравится. Мы уж давно валандаемся. Почему ж не жениться? Славная жена будет.