Том 1. Нравы Растеряевой улицы

Рассматривая здесь воззрения Энгельса по аграрному вопросу, В. И. Ленин сравнивает их с крестьянскими очерками Успенского, в которых дан «анализ всех общинных иллюзий» и в которых писатель показывает, что «психика мужика определяется не формой землевладения, а условиями производства». В. И. Ленин заключает, что эти произведения Успенского звучат «в одно слово с Энгельсом».[3] Сопоставление лучших страниц Успенского с воззрениями Энгельса говорит о том, насколько высоко ценил В. И. Ленин очерки Успенского о пореформенной русской деревне.

Уже в годы советской власти, в 1919 году, В. И. Ленин указывал на большое значение Успенского, «которому, — заявлял он, — мы ставим памятник, как одному из лучших писателей, описывавших крестьянскую жизнь…»[4]

Высказывания В. И. Ленина, связанные с творчеством Успенского, в своей совокупности охватывают главнейшие этапы творчества писателя и касаются многих его произведений о русской пореформенной деревне, о развивающемся в России капитализме («Не воскрес», «Из деревенского дневника», «Равнение „под одно“», «Власть земли», «На Кавказе», «Трудами рук своих», «Живые цифры»).

Ленинские суждения об Успенском — громадной важности свидетельство исторической значимости творчества выдающегося писателя-демократа, они должны быть положены в основу понимания и. оценки всего его творческого наследия.

I

Рассказ о жизни Успенского невозможен без обращения к его творчеству, анализ его произведений немыслим без учета жизненных обстоятельств, при которых эти произведения создавались. «Вся моя новая биография… — говорит Успенский, — пересказана почти изо дня в день в моих книгах. Больше у меня ничего в жизни личной не было и нет».

Глеб Иванович Успенский родился 13 октября 1843 года в Туле. Отец его, Иван Яковлевич Успенский, небогатый чиновник, служил секретарем Тульской палаты государственных имуществ, управляющим которой был Г. Ф. Соколов, отец матери писателя. В большой семье деда, среди приживалов и неудачливых артистов, пригретых своенравным хозяином, и проходили большей частью детские годы Глеба. Семьи родителей и деда были типичными, по укладу жизни и господствовавшим нравам, чиновничьими семьями дореформенного времени. Материальный достаток здесь целиком основывался на доходах, доставляемых службой. И отец Успенского и дед были по-своему честными и доброжелательными людьми, широко помогали нуждавшимся, но безудержный чиновничий произвол и взяточничество наложили и на них свой отпечаток. В доме отца впечатлительный мальчик наблюдал немало челобитчиков — крестьян, ремесленников, мещан, подкреплявших свои просьбы различными приношениями. «В детстве, — вспоминал впоследствии Успенский, — я много пережил и перевидел крестьянских бедствий, и взяточничество царило повсюду, рекрутские поборы, волостные старшины, писаря и вся тяжебная волокита мне хорошо известны…» Недаром уже в одном из ранних своих произведений, в рассказе «Семениха» (1864), он дал яркие зарисовки этого повсеместного взяточничества.

К числу отрадных детских впечатлений, обогативших память будущего писателя, следует отнести раннее его знакомство с миром народного творчества. Одна из близких родственниц деда была, по свидетельству современника, замечательной сказочницей. Она, бывало, «целые дни занимала Глеба и его сверстника сказками о спящей царевне, о Кащее бессмертном, об Иване-царевиче, наконец целою сериею сказок Шехерезады, а также рассказывала она по картинкам „Не любо не слушай, а врать не мешай“… дети готовы были не спать целые ночи, лишь бы слушать эту приветливую улыбающуюся старушку-бабушку, с каждым словом которой открывались все новые, чудные картины». Раздвигали мир любознательного и восприимчивого мальчика и многочисленные странницы, богомолки, нищие, платившие за приют и подаяния в доме Успенских своими рассказами о виденном и пережитом.

Если посмотреть со стороны на детские и юношеские годы Успенского, то внешне жизнь в эти годы может представиться вполне благополучной, чуть не идиллической. В самом деле: материальный достаток, всеобщее внимание и любовь, которыми был окружен ребенок, доброта отца, неусыпные заботы матери. Незаурядной личностью был, при всем его крутом нраве, и Г. Ф. Соколов. Он был не чужд искусству и литературе, о ранних произведениях своего любимца-внука он отзывался потом как о сочинениях, «исполненных остроты и неподдельного юмора». И однако писатель впоследствии с суровым осуждением взглянул на ранние годы своей жизни, включая и детство. «Вся моя личная жизнь, — говорил он, — вся обстановка моей личной жизни лет до 20-ти обрекала меня на полное затмение ума, полную погибель, глубочайшую дикость понятий, неразвитость и вообще отдаляла от жизни белого света на неиссякаемое расстояние. Я помню, что я плакал беспрестанно, но не знал, отчего это происходит».