Том 1. Обыкновенная история

«Обыкновенная история» поставила Гончарова в первый ряд прогрессивных писателей-реалистов, стремившихся, по словам Белинского, к критическому изображению «разных сторон общественной жизни».

В одном из своих писем к Боткину Белинский писал: «Повесть Гончарова произвела в Питере фурор – успех неслыханный! Все мнения слились в ее пользу… Действительно, талант замечательный. Мне кажется, что его особенность, так сказать личность, заключается в совершенном отсутствии семинаризма, литературщины и литераторства, от которых не умели и не умеют освобождаться даже гениальные русские писатели… Я уверен, что тебе повесть эта сильно понравится. А какую пользу принесет она обществу! Какой она страшный удар романтизму, мечтательности, сентиментальности, провинциализму!» (Белинский. Письма, т. III, стр. 198–199).

Что касается самого Гончарова, то свою задачу как автора «Обыкновенной истории» он в известной статье «Лучше поздно, чем никогда» (1879) определил так: «Когда я писал „Обыкновенную историю“, я, конечно, имел в виду – и себя, и многих подобных мне, учившихся дома или в университете, живших по затишьям, под крылом добрых матерей, и потом отрывавшихся от неги, от домашнего очага со слезами, с проводами (как в первых главах „Обыкновенной истории“) и являвшихся на главную арену деятельности, в Петербург.

И здесь – в встрече мягкого, избалованного ленью и барством мечтателя-племянника с практическим дядей – выразился намек на мотив, который едва только начал разыгрываться в самом бойком центре – в Петербурге. Мотив этот – слабое мерцание сознания необходимости труда, настоящего, не рутинного, а живого дела в борьбе с всероссийским застоем.

Это отразилось в моем маленьком зеркале в среднем чиновничьем кругу. Без сомнения, то же – в таком же духе, тоне и характере, только в других размерах – разыгрывалось и в других, и в высших, и низших сферах русской жизни.

Представитель этого мотива в обществе был дядя: он достиг значительного положения в службе, он директор, тайный советник, и, кроме того, он сделался и заводчиком. Тогда – от 20-х до 40-х годов – это была смелая новизна, чуть не унижение (я не говорю о заводчиках-барах, у которых заводы и фабрики входили в число родовых имений, были оброчные статьи и которыми они сами не занимались). Тайные советники мало решались на это. Чин не позволял, а звание купца – не было лестно.

В борьбе дяди с племянником отразилась и тогдашняя, только что начинавшаяся ломка старых понятий и нравов – сентиментальности, карикатурного преувеличения чувств дружбы и любви, поэзия праздности, семейная и домашняя ложь напускных, в сущности небывалых чувств (например, любви с желтыми цветами старой девы тетки и т. п.), пустая трата времени на визиты, на ненужное гостеприимство и т. д.

Словом, вся праздная, мечтательная и аффектационная сторона старых нравов, с обычными порывами юности – к высокому, великому, изящному, к эффектам, с жаждой высказать это в трескучей прозе, всего более в стихах.

Все это – отживало, уходило; являлись слабые проблески новой зари, чего-то трезвого, делового, нужного.

Первое, то есть старое, исчерпалось в фигуре племянника – и оттого он вышел рельефнее, яснее.

Второе – то есть трезвое сознание необходимости дела, труда, знания, выразилось в дяде – но это сознание только нарождалось, показались первые симптомы, далеко было до полного развития – и понятно, что начало могло выразиться слабо, неполно, только кое-где, в отдельных лицах и маленьких группах, и фигура дяди вышла бледнее фигуры племянника…

Адуев кончил, как большая часть тогда: послушался практической мудрости дяди, принялся работать в службе, писал и в журналах (но уже не стихами) и, пережив эпоху юношеских волнений, достиг положительных благ, как большинство, занял в службе прочное положение и выгодно женился – словом, обделал свои дела. В этом и заключается „Обыкновенная история“».

Следует иметь в виду, однако, что эта характеристика замысла романа сделана была писателем в 1879 году. В ней Гончаров уклонился от критической оценки Петра Ивановича Адуева. Он выставляет его только с положительной стороны, не показывая его отрицательных черт, несостоятельность его житейских принципов, как это имеет место в «Обыкновенной истории».

В обстановке острой идейной борьбы, которой характеризовалась русская общественная жизнь в 40-х годах прошлого века, «Обыкновенная история» Гончарова вызвала в печати резкую полемику. Первый отклик о романе появился в «Московском городском листке» в марте 1847 года (№№ 66, 67) и принадлежал Аполлону Григорьеву. Статья эта наряду с внешне хвалебной оценкой[38] содержала вздорный взгляд на характер гоголевского реализма, реализма писателей «натуральной школы».