Том 1. Одесские рассказы

Пятирубель. Швейцару на почте морду бил. Вот какой старик! Телеграфные столбы крал и домой на плечах приносил…

Шел я и ночью и средь бела дня,
Вкруг городов озирался я зорко,
Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой…

Мендель. Согни мне спину, Нехама, налей жидовский суп в мои жилы!.. (Он бросается на пол, ворочается, стонет, хохочет.)

Голоса из трактира:

— Чисто слон!

— У нас и слоны слезами плакали…

— Это врешь, слоны не плачут…

— Говорю тебе, слезами плакал…

— В зверинце я слона одного задражнил…

Митя(Урусову). Фомину приходить или рано? Урусов. Рано.

Певцы поют во всю мочь. Песня грохочет. Гитары захлебываются, дрожмя дрожат.

Славное море — священный Байкал,
Славный мой парус — кафтан дыроватый,
Эй, баргузин, пошевеливай вал.
Слышатся грома раскаты…

Страшными, радостными, рыдающими голосами поют слепцы последние строки. Окончив песню, они встают и уходят, как по команде.

Митя. И всё?

Запевала. Хватит.

Мендель(вскочил с пола и затопал). Военное мне дай! Жизнь, музыкант, дай!

Митя(Урусову). Фомину взойти или рано? Урусов. Самое время.

Митя подмигивает Фомину, сидящему в дальнем углу. Фомин рысью подбирается к столу Менделя.

Фомин. С приятным заседанием!

Урусов(Менделю). Теперь, дорогой, оно у нас так будет — потехе время, делу час. (Вытаскивает исписанный лист бумаги.)Читать, что ли?

Фомин. Если вам нежелательно, скажем, плясать, то можно читать.

Урусов. Сумму, что ли, читать?

Фомин. Согласен на такое ваше предложение.

Мендель(во все глаза смотрит на Фомина и отодвигается). Я песни приказывал…

Фомин. И петь будем и гулять будем, а придется помирать — помирать будем.

Урусов(читает очень картаво). «…Согласно каковым пунктам, уступаю в полную собственность Фомину Василию Елисеевичу извозопромышленное заведение мое в составе, как поименовано…»

Пятирубель. Фомин, ты понимай, паяц, каких коней забираешь! Кони эти миллион пшеницы отвезли, они полмира угля перетаскали. Ты от нас всю Одессу с этими конями забираешь…

Урусов. «…А всего за сумму двенадцать тысяч рублей, из коих треть при подписании сего, а остальные…»

Мендель(указывает пальцем на турка, безмятежно курившего кальян в углу). Вон человек сидит, обсуждает меня.

Пятирубель. Верно, обсуждает… А ну, стукнитесь! (Фомину.)Ей-богу, сейчас человека убьет.

Фомин. Авось не убьет.

Рябцов. Дуришь, дурак! Гость этот — турок, святой человек.

Потаповна(потягивает вино мелкими глотками и блаженно смеется). Папочкина дочка!

Фомин. Вот, дорогой, тут и распишись.

Потаповна(хлопает Фомина по груди). Здеся у него, у Васьки, деньги, здеся они!

Мендель. Расписаться, говоришь?.. (Шаркая сапогами, он идет через весь трактир к турку, садится рядом с ним.)И што я, дорогой человек, девок поимел на моем веку, и што я счастья видел, и дом поставил, и сынов выходил, — цена этому, дорогой человек, двенадцать тысяч. А потом крышка — помирай!

Турок кланяется, прикладывает руку к сердцу, ко лбу. Мендель бережно целует его в губы.

Фомин(Потаповне). Значит, Янкеля со мной вертеть?

Потаповна. Продаст он, Василий Елисеевич, убиться мне, если не продаст!

Мендель(возвращается, мотает головой). Скука какая!

Митя. Вот те и скука — платить надо.

Мендель. Уйди!

Митя. Врешь, уплатишь!

Мендель. Убью!

Митя. Ответишь.

Мендель(кладет голову на стол и плюет. Длинная его слюна тянется, как резина). Уйди, я спать буду…

Митя. Не платишь? Ох, старички, убивать буду!

Пятирубель. Погоди убивать. Ты сколько с него за полбутылки гребешь?

Митя(распалился). Я мальчик злой, я покусаю!