Том 1. Отец

Станица Николаевка была тогда Воронежской губернии и находилась в двухстах верстах на юг от Воронежа. От ст. Валуйки надо было ехать степью верст около сорока. Слегка всхолмленная местность окружала ее, да необозримые просторы полей, засеянных пшеницей, говорили о ее богатстве. Станицу разделял надвое глубокий заросший овраг. С восточной стороны на холмах были сооружены три высоченные ветряные мельницы, видные отовсюду. Постройки были преимущественно глинобитные и, за редким исключением, покрыты соломой. Солома же была и основным хозяйственным материалом. Ею устилали глинобитные полы в хатах и скотские дворы, топили печи и варили пищу. Из нее плелась всякая хозяйственная утварь и головные уборы жителей. Резаной соломой кормили скот. Население состояло из украинцев и, ввиду оторванности от крупных поселков, отличалось безграмотностью и нечистоплотностью. На всю станицу имелись бани всего только в двух или трех дворах. У остальных жителей они заменялись русскими печами. Понятным был и результат: если уж забиралась какая хворь в станицу, то обходила все хаты. Зато хлебные богатства были здесь так велики, что зачастую хлеб с полей и не вывозили. Искусно уложенный, он хранился в «згородах» в былые времена по семь, восемь, десять лет нетронутым. Такое же обилие было и всякого скота и живности.

Ко времени приезда Владыкиных в станицу здесь свирепствовал тиф. Хата, в которой поместили их, находилась в центре Николаевки. Единственная ее обитательница — одинокая старуха лет восьмидесяти — доживала последние дни, умирая на печи. Староста, приведший к ней Петра, объяснил, что ее сын пять лет назад пропал на войне без вести, что скотину их раздали по дворам. Урожай старухи общество сняло и поместило на ее чердаке. Петр может спокойно всем пользоваться, если он согласен присматривать за старухой и похоронить ее.

Войдя в хату, Луша первым долгом поднялась на печь посмотреть на хозяйку. С покрытой головой и под дерюгой она лежала без сознания. На следующий день, немного отдохнув после дороги, Луша решила осмотреть ее при ярком солнышке получше. Приподняв платок, она с ужасом отпрянула назад, зовя Петра. Весь платок был усыпан вшами. В седых, свалявшихся волосах они образовали гнезда и местами проели тело до крови. Немедленно было решено топить печь и греть воду. С большим трудом старушку сняли с печи и осторожно положили на пол. Большими ножницами Луша остригла ей волосы. Все белье и одежду долго прожаривали в печи. Изъеденное вшами тело тщательно обмыли горячей водой, затем старуху одели в чистое белье и уложили на покой. За все это время она изредка открывала глаза, но лишь бормотала бессвязные слова. После же бани остаток дня и всю ночь больная беспросыпно спала. Только к обеду следующего дня она впервые пришла в себя и, оглядев все изучающими глазами, расспросила Лушу о их появлении. Когда же узнала о проявленных заботах, то слезы благодарности выступили у нее на глазах. Осмотрев больную на следующий день, Луша вновь пришла в изумление, так как вши по-прежнему осыпали ее. Процедуру дезинфекции пришлось повторить несколько раз, после чего старушка быстро пошла на выздоровление. Как она была рада, обнимая Лушу и называя ее спасительницей.

Однако после того, как поднялась хозяйка, сразу же сильно заболела Луша. В первый же вечер она бредила, а в последующие дни лежала, как в огне, почти не приходя в сознание. Владыкины убежали от голода, но попали в эпидемию тифа. Всю зиму проболела Луша, и к началу весны казалось, она умирает. Со слезами молился о маме Павлушка, много бессонных ночей провел над больной Петр, пока наконец глубокий и спокойный ее сон не возвестил о начале выздоровления. Но увы, когда она очнулась, в глазах ее стояли беспросветные сумерки — Луша ослепла. Беспомощная, измученная болезнью, она часами неподвижно сидела в постели, прислушиваясь к окружающей жизни. Безутешное горе томило ее и всех: неужели она никогда не увидит Божьего света? В слезах и, как умела, в молитве просила она Бога о милости.

Когда же под окном высохла весенняя грязь и весело зазеленела травка, у больной появился непомерный аппетит. Петр не отказывал жене ни в чем. Она начала вставать с постели.

Однажды после завтрака Луша попросила вывести ее из полутемной комнаты на солнце, а когда вышла на улицу, крепко уцепившись за руку мужа, со слезами радости закричала:

— Петя! Ведь я начинаю видеть, вон бегают куры, как в тумане, вот Павлушка, вот ты!

С этих пор Лушино здоровье стало восстанавливаться очень быстро, но занемог Павлик. Свалился тоже сразу, и хотя проболел недолго, но жалко было смотреть, как отчаянно в маленьком тельце жизнь боролась со смертью. Месяц провалялся он в постели. Восстановление его здоровья было медленное и какое-то неуверенное. С началом лета возвратилась радость в семью Владыкиных: ожили все. А кругом смерть косила беспощадно. Жертвою ее оказался и дядя Петра. Сам Петр милостью Божьей, отчасти и потому, что в Австрии принимал противотифозные прививки, остался невредим и выходил всех.