Том 1. Отец

Вскоре семья Владыкиных увеличилась. Родившийся мальчик был назван в память об умершем Илюшки тем же именем. Этот второй Илюшка заметно сократил свободное время Павлика, да к тому же еще Владыкиным пришлось покинуть свой дорогой уголок, с которым связано было столько прекрасных, не меркнувших воспоминаний. Петру Никитовичу пришлось переселиться на другой край города и занять маленькую «избушку на курьих ножках», как они ее называли по причине ее расположения на самом краю глубокого обрыва над речкой. Екатерина Ивановна, хозяйка, и Вера со слезами извинения проводили семью Владыкиных. Жестокость сыновей превысила все, и пришлось покинуть это дорогое гнездышко, ставшее для многих духовной родиной.

На новом месте Павлушка целыми днями был прикован к братишке. Горластый и беспокойный, он изматывал всю его душу. Так хотелось побежать на лужок с новым товарищем Костей Андреевым или почитать книжку. Петр Никитович и Луша часто и надолго уходили из дому, поэтому Павлик научился применять всякие изобретения. Костю отец в дом не разрешил пускать, так как он большой безобразник и воришка. Обычно Павлушка торопливо укачивал братика и спешил к товарищу, который так заманчиво и неотступно ждал его у окна. Костя жил вдвоем со старенькой матерью в крайней бедности в ветхой избенке, пока та не обвалилась, и им дали тогда квартиру. Матери его днем дома никогда не было, она добывала хлеб. Костя был изобретателем на всякие плохие дела и слова. Павлик же, за неимением других товарищей, привязался к Андрееву и от него стал перенимать кое-какие вольности. Часто Павлушка увлекался так, что забывал про братишку. Был случай, когда ребенок так раскричался в люльке, что выпал из нее, да хорошо, что на кровать. Посиневшим, лежащим лицом к постели, застал его Павлушка, но Бог милостив — отошел ребенок.

Другой случай был зимой. Петр Никитович с Лушей ушли к знакомым и задержались до полночи. Павлик сделал нехитрое приспособление, чтобы качать люльку, а сам зачитался да так и заснул с книжкою в руках. Когда пришли родители и стали стучать во все окна, нянька спал крепким сном. Илюшка проснулся и поднял отчаянный крик, но видя, что его крику никто не внимает, стал сильно барахтаться, раскачивая люльку, и готов был вывалиться на пол. Родители пришли в отчаяние от безрезультатного стука и, перебравшись через забор во двор, решили выставить стекло из рамы. От стуков и криков проснулись соседи. Наконец Петр Никитович выставил стекло и принялся звать сына. Всклоченный, с пустыми, ничего не понимающими глазами Павлуша медленно встал и стал ходить по комнате, растерянно озираясь на окно и кричащих родителей. Луша, увидев сына в таком состоянии, тихо сказала:

— Петя, не кричи на него, мы погубим сына, — и тихим голосом стала звать его к себе. Павлушка как будто очнулся от сна, протер глаза и спокойно ответил: «Сейчас!» — но открыв дверь, тотчас же свалился на постель и заснул.

— Петя, больше парня оставлять одного нельзя, — сказала Луша и, успокоившись, они горячо помолились над спящим сыном.

Недалеко от Владыкинского домика находилась городская тюрьма, построенная еще в Катерининские времена, обнесенная высоким каменным забором. Рядом с нею, в одной ограде, стояла тюремная церковь. Около самой тюремной стены жил брат Максим Громов. Последние собрания проходили в его доме после того, как покаялась его жена. Павлик был так рад своим новым соседям, потому что по воскресеньям после собрания они проводили все время в саду, около тюремной стены. С большим любопытством Павлик осматривал мрачное здание тюрьмы и с состраданием вглядывался в обросшие лица арестантов, одетых в серые полосатые халаты, которых можно было увидеть сквозь решетки маленьких тюремных окон. С раннего утра они, ухватившись за решетку, то пели жалобные арестантские песни, то затевали беседу с кем-либо из приходящих. Некоторые из арестантов по собственному желанию и с разрешения начальства в ночные часы с большой бочкой на телеге, запряженной лошадью, ездили по городским улицам, выгружая уборные. Нередко, изрядно подвыпив, хулиганства ради они целые кварталы награждали ужасным зловонием.

В большие праздники тюремную контору осаждали богобоязненные толпы благотворителей, которые после заутрени в ближайших церквах по христианскому обычаю приносили целые торбы и корзины калачей, баранок, пирогов и прочей снеди в горшках и кастрюлях для передачи арестантам. Арестанты же, выходя после молебна из тюремной церкви, получали эти гостинцы и расходились по своим камерам.